Президент России — официальный сайт

Документ   /

Запись интервью состоялась 23 июня в Москве.

***

Д.Шлесингер: Господин Президент, благодарю Вас за то, что Вы приняли нас.

Нам очень интересно узнать о предстоящем саммите Россия – Европейский союз. Каковы Ваши приоритеты на предстоящий саммит?

Д.Медведев: Я думаю, что это должен быть удачный саммит. И надеюсь, что мы сможем дать толчок наиболее сложной проблеме последнего времени – подготовке базового соглашения между Россией и Евросоюзом.

Мы сможем дать толчок наиболее сложной проблеме последнего времени – подготовке базового соглашения между Россией и Евросоюзом.

Кроме того, мы, естественно, будем рассматривать все те вопросы, которые накопились, рассматривать абсолютно в дружеском ключе, даже несмотря на то, что по некоторым направлениям работа, может быть, шла не так интенсивно, как нам бы всем хотелось.

Тем не менее и место проведения саммита, и время обязывают нас к тому, чтобы посмотреть на всю палитру взаимоотношений между Российской Федерацией и Евросоюзом. У нас очень много совместных проектов. Я приведу только одну цифру, которая даже для меня стала достаточно неожиданной: Россия является третьим экспортёром стран Евросоюза, а четвертым рынком по значимости для продукции Евросоюза является рынок Российской Федерации. Всё это предопределяет необходимость максимально тщательно рассмотреть все вопросы повестки дня.

Д.Шлесингер: Но есть ли какой‑то особый вопрос, который входит в число приоритетов?

Д.Медведев: Вы знаете, мне кажется, основной приоритет на сегодняшний день – это просто продвижение по всем тем направлениям, которые мы к этому времени для себя уже определили. Что я имею в виду? Если мы сегодня готовы подписать, скажем, новое базовое соглашение, то, конечно, это главная задача. Причём это должен быть серьёзный документ, в то же время не отягощённый какими‑то абсолютно конкретными вещами. Это всё‑таки в большей степени должна быть рамочная конструкция, которая задает основные позиции развития на годы вперед. Вот это, наверное, в юридическом и в организационном плане основной приоритет саммита.

Что же касается приоритетов взаимоотношений между Россией и Евросоюзом, то это взаимоотношения между Российской Федерацией как крупным европейским государством, государством, которое осознает и определяет себя как часть Европы, с одной стороны, и Европейским союзом как сообществом значительной части европейских государств. Вот это, наверное, главное.

У нас есть и приоритеты несколько иного уровня, по которым мы традиционно работаем и которые я специально даже не стал называть, потому что это просто ежедневная повестка дня, ткань наших отношений между Россией и Евросоюзом. Я имею в виду энергетическое сотрудничество, экономическое сотрудничество в целом, в том числе инвестиционную компоненту, я имею в виду политическое сотрудничество, сотрудничество в сфере борьбы с преступлениями, носящими международный характер, социальные контакты. Естественно, всё это тоже определяет повестку дня. Но я даже специально сейчас об этом не буду рассказывать именно потому, что мы этим занимаемся ежедневно, и здесь гораздо больше позитива, чем проблем.

Д.Шлесингер: Считаете ли Вы, что Европейский союз является сложным партнёром? Ведь существует много разногласий внутри Европейского союза, в частности по вопросу о России?

Д.Медведев: Я думаю, что Европейский союз в целом вполне комфортный партнёр. Другой вопрос, что, действительно, сам Евросоюз – это не одномерное образование, а союз, содружество различных государств. Одним из ключевых принципов работы Евросоюза является принцип европейской солидарности. И евросолидарность зачастую создает проблемы функционирования механизма самого Евросоюза.

В этом смысле, конечно, иногда возникают проблемы и в наших взаимоотношениях, когда мы понимаем, что, например, значительная часть государств Евросоюза готова пойти на то или иное развитие взаимоотношений, на те или иные шаги. В то же время, скажем, одно государство или несколько государств способны заблокировать эти шаги. Но это внутренний вопрос Евросоюза. Эта позиция основана на внутренних документах. Мы относимся к ней с уважением, хотя и понимаем, что это не добавляет Евросоюзу мобильности в принятии решений.

Иногда от этого страдают не только российско-европейские отношения, но и интересы самого Евросоюза – в частности, я имею в виду Лиссабонский процесс, когда одно государство способно заблокировать работу, проведённую десятком стран, очень сложную, связанную с историей, с культурными традициями, с экономикой. Но с другой стороны – в этом есть и определённые преимущества функционирования Европейского союза. Поэтому я не считаю, что Евросоюз – это трудный, тяжелый партнёр, но это партнёр, у которого периодически возникают трудности.

Д.Шлесингер: Несомненно, в период пребывания президента Путина у власти страны Европейского союза зачастую критиковали его внешнюю политику. А какова будет Ваша внешняя политика? И будет ли она отличаться в этом смысле от политики, проводимой Путиным? Не могли бы Вы рассказать о приоритетах Вашей внешней политики?

Внешняя политика России заключается в том, чтобы отстаивать национальные интересы, отстаивать их на всех уровнях, по всему периметру международного сотрудничества – исходя из прагматических соображений, исходя из тех ценностей, которые мы считаем для себя определяющими. А мы считаем для себя определяющими ценности свободы, демократии, защиты права собственности.

Д.Медведев: Вы знаете, это вообще нормальная ситуация, когда страны высказывают свои критические соображения в отношении других стран, ничего в этом страшного нет, мы тоже периодически критически осмысливаем те или иные действия. Другой вопрос, что заряд этой критики, на мой взгляд, должен быть всё‑таки в большей степени позитивным. Само по себе голое критиканство никогда не добавляло странам взаимного уважения, иногда даже провоцировало более глубинные конфликты. Но в целом мы всегда внимательно и по‑серьёзному относимся к тем критическим замечаниям, которые звучат от наших партнёров.

Что же касается нашей внешней политики, то она, конечно, будет определяться не объёмом критики, которая звучит в наш адрес, а нашими внутренними ценностными установками. В этом смысле это та внешняя политика, которую Российская Федерация выстрадала за всю новейшую историю, за последние два десятилетия. В эту политику могут вноситься те или иные коррективы, тем не менее её суть остается неизменной. Она заключается в том, чтобы отстаивать национальные интересы России, отстаивать их на всех уровнях, по всему периметру международного сотрудничества – исходя из прагматических соображений, исходя из тех ценностей, которые мы считаем для себя определяющими. А мы считаем для себя определяющими ценности свободы, демократии, защиты права собственности. Вот их мы и будем отстаивать в наших взаимоотношениях с другими международными партнёрами.

В этом смысле наша внешняя политика не может характеризоваться ни как либеральная, ни как консервативная, ни как какая‑то иная – это должна быть политика, которая подтверждает, поддерживает наши национальные интересы. И в этом её суть.

Д.Шлесингер: Если конкретика и суть внешней политики остаются те же, будут ли небольшие нюансы в тоне, который использовался предыдущим Президентом – и который будет использоваться Вами?

Д.Медведев: Понимаете, нюансы тона, нюансы произношения, нюансы стиля всегда присутствуют, это совершенно очевидно. Они должны быть у любого человека. Политик – тоже человек, у него тоже должен быть свой стиль и свой тон. Но это не меняет базовых основ политики.

Иногда, конечно, стилистические особенности имеют значение, но всё‑таки это вторичный момент.

Д.Шлесингер: Грядет ещё один саммит – это саммит «Группы восьми». Можете ли Вы рассказать нам о российских предложениях на этот саммит и что Вы от него ждёте?

Д.Медведев: Да, это тоже важное мероприятие, которое состоится в июле. Могу сказать, что саммит в Японии собирается в не самый простой период для развития мировой экономики и в целом для судеб огромного количества людей.

Совершенно очевидно, что ключевыми темами являются вопросы, связанные с международным финансовым кризисом, продовольственным кризисом, и вопросы сохранения климата на нашей планете. Все эти темы мы и для себя рассматриваем как ключевые, как определяющие и по ним готовим предложения для обсуждения на саммите «большой восьмерки» на Хоккайдо.

Страны «большой восьмерки» несут особую ответственность за развитие мировой экономики, за поддержание стабильности на планете, за поддержание полноценных экономических режимов.

Вообще страны «большой восьмерки» несут особую ответственность за развитие мировой экономики, за поддержание стабильности на планете, за поддержание полноценных экономических режимов. И в этом смысле те вопросы, которые попадают в орбиту обсуждения на саммите «большой восьмерки», это, конечно, ключевые вопросы, которые сегодня волнуют все страны – по сути, волнуют всё человечество. Другой вопрос, что, на мой взгляд, далеко не всегда то, что обсуждается, немедленно воплощается в какие‑то решения, технологическая сторона в этом случае страдает. И с учётом того, что сегодня повестка дня особенно сложная, я считаю, что мы вместе с другими участниками «большой восьмерки» могли бы обсудить ряд новых экономических механизмов, которые смогли бы поддержать, прежде всего, экономическое, финансовое равновесие в мире, создать основу новой международной финансовой системы, убрать наиболее устаревшие, слабо работающие международные механизмы, подумать над тем, как гарантировать продовольственную безопасность на годы вперед. И не только подумать, но и посмотреть на практическую реализацию этой темы, вплоть до подписания соответствующих международных конвенций, которые затрагивали бы обеспечение нормального баланса продовольствия на планете.

Что касается климатической темы, то в этой сфере существует довольно много документов, ряд международных соглашений. Но мы должны понимать, что впереди и как увязать интересы тех стран, которые сегодня участвуют в Киотском процессе, и тех стран, которые не хотят в нем участвовать, потому что только одной группе государств невозможно заниматься климатом, когда другая группа не участвует в соответствующих соглашениях. Или мы все начинаем этим заниматься – или такие попытки нужно оставить. Поэтому я считаю, что эта проблематика должна быть центральной на саммите «большой восьмерки».

Д.Шлесингер: Как Вы знаете, в большинстве стран «большой восьмерки» наблюдается экономический спад, а в России процесс обратный. Что Вы можете предложить для того, чтобы избежать перегрева экономики и связанных с этим последствий, в частности роста инфляции, перегрева заработных плат и роста цен?

Д.Медведев: На самом деле перегрев присутствует в большинстве государств. Мы тоже внимательно следим за тем, чтобы не допустить перегрева собственной экономики. И, к сожалению, те международные процессы, которые появились в конце прошлого года, международные финансовые проблемы, которые возникли в конце прошлого года, затронули всех, частично и Российскую Федерацию. Несмотря на то, что наша экономика неплохо развивается, у нас приличный рост валового внутреннего продукта, у нас наполняются различные фонды, которые мы создаем для развития, тем не менее инфляционные процессы носят универсальный характер, и они сегодня присутствуют в экономиках большинства государств планеты. Мы, в свою очередь, пытаемся влиять на эту ситуацию, не допуская ни перегрева экономики, ни нарушения макроэкономических пропорций, которые могли бы привести к подстёгиванию инфляции. Надеюсь, что мы с этими проблемами справимся, потому что при высокой инфляции невозможно полноценное развитие экономических проектов, а самое главное – это больно бьёт по интересам граждан.

Что же касается наших взаимоотношений с другими государствами, то я как раз и считаю, что за последнее время та система регулирования международных финансовых отношений, которая сложилась, может быть, за последние несколько десятилетий, показала свою невысокую эффективность. Я об этом говорил во время нашего большого саммита глав государств СНГ и впоследствии на той конференции, которая проходила в Санкт-Петербурге, на международном экономическом форуме. И я думаю, что сегодня ответственность значительной части государств, которые вносят существенный вклад в мировой ВВП, которые реально влияют на международные финансы, заключается в том, чтобы выработать набор таких правил, которые всё‑таки будут блокировать проблемы, возникающие в одном государстве. Ведь не случайно во время моего выступления был использован термин «национальный экономический эгоизм». Можно так перекачать собственную экономику, что вначале всё будет очень здорово, но если она такого размера, что впоследствии её кризис скажется на международной экономической ситуации, это уже будет проблема не одного государства, даже очень сильного, – это будет уже международная проблема. И даже при понимании цикличности развития мировой экономики вот эти наиболее сложные периоды можно сглаживать, мы должны просто координироваться по этим вопросам. Насколько я знаю, мои коллеги из других государств «большой восьмерки» тоже сейчас готовят предложения на эту тему. И вот это, может быть, является очень важной темой для обсуждения.

То же самое я могу сказать в отношении продовольственного кризиса. Ведь продовольственный кризис не возникает сам по себе. Какое‑то количество лет назад человечеству казалось, что оно способно себя прокормить легко, без какого‑то существенного напряжения. Но определение приоритетов на годы вперёд – экономических приоритетов – привело к тому, что продовольственный рынок начал сыпаться.

Во‑первых, выросло потребление ряда продуктов, на что не рассчитывали аналитики и на что не рассчитывали руководители государств.

Во‑вторых, определилась новая энергетическая экономика. Я имею в виду производство альтернативных видов биотоплива, что привело к массовому вымыванию земель, которые раньше были под производством продуктов, прежде всего, естественно, под земледелием и частично, может быть, под животноводством. Это тоже сказалось на ситуации на продовольственном рынке.

И вот такого рода политика привела к тому, что рост цен на продовольствие в прошлом году составил 40 процентов. Я подозреваю, что и в этом году будет не лучше. Это ли не повод для крупнейших государств обсудить эту ситуацию и выработать адекватный ответ на эти вызовы?

М.Стотт: Господин Президент, в России существует проблема: растет инфляция, но одновременно растут и расходы. Как вы собираетесь бороться с этой проблемой? Собираетесь ли вы снижать инфляцию? Собираетесь ли вы снижать процентные ставки? Что вы будете делать?

Д.Медведев: Вы правильно отметили обе тенденции. Действительно, инфляция выросла. Мы будем обязательно предпринимать меры и уже их предпринимаем – по её снижению, в том числе по ограничению избыточных государственных расходов. Мы должны влиять и на так называемые монетарные причины инфляции, и иные, немонетарные, факторы. Подобная программа Правительством разработана и сейчас реализуется.

Что же касается процентной политики, которая связана со ставками, то, конечно, мы не можем её проводить изолированно от общей ситуации. Она определяется и достигнутым уровнем инфляции, и ситуацией с международными финансовыми институтами. Я имею в виду, скажем, состояние международной финансовой ликвидности, поскольку мы понимаем, что финансы сегодня перетекают спокойно, свободно из одного государства в другое в зависимости от того, какую процентную политику проводит окружающий мир.

Исходя из этого мы и будем корректировать свою учётную политику. Но здесь сюрпризов не должно быть.

Д.Шлесингер: Но говоря сегодня, можете ли Вы четко сказать, что у России будет так называемое мягкое снижение?

Д.Медведев: Я не считаю, что у нас какой‑то уж сверхъестественный перегрев, хотя за этими процессами нужно следить.

Что же касается снижения инфляции, то мы бы хотели, чтобы оно происходило не мягко, а твёрдо и последовательно, потому что мы и раньше, ещё до возникновения международного финансового кризиса, ставили перед собой цель вывести инфляцию на уровень 5–6 процентов годовых. Что же касается сегодняшней ситуации, то она, по сути, в два раза выше, и мы должны достаточно жёстко, чётко действовать для того, чтобы эти инфляционные тенденции ограничить, чтобы смягчить процессы, которые связаны с международным повышением цен на основные продукты питания.

Для нас это тоже проблема, потому что российская экономика и российское потребление продуктов очень сильно зависят от поставок из‑за границы. Мы, к сожалению, пока не имеем продовольственной независимости, той, которая была у России, скажем, 100 лет назад. И это тоже задача, которой мы должны заниматься в ближайшие годы.

Наша задача сделать так, чтобы эти процессы шли аккуратно, чтобы они не разбалансировали основные экономические показатели и чтобы они в наименьшей степени создавали проблемы для наших граждан.

Д.Макбрайд: В связи с тем, что Вы сказали, мне хотелось также задать вопрос о слабом долларе. Может ли принять «большая восьмерка» какие‑то решения для того, чтобы справиться с проблемой слабого доллара?

Д.Медведев: Доллар действительно превратился в международную проблему. Решение о судьбе доллара может принимать государство, которое использует доллар в качестве национальной валюты. Эмитентом доллара являются Соединенные Штаты Америки. Но от состояния дел в долларовой зоне зависит, к сожалению, в целом состояние международной финансовой системы. И помимо того, что наши американские партнёры должны определиться с тем, какая политика в отношении доллара для них является приемлемой на годы вперёд, они должны учитывать также влияние этой политики на международную финансовую систему.

Рубль потенциально вполне может претендовать как свободно конвертируемая валюта на роль региональной резервной валюты для обслуживания сделок в тех странах, которые входят в рублёвую зону, которые используют рубль в качестве средства платежа.

Вторая, не менее важная, вещь заключается в том, чтобы международная финансовая система стала мультивалютной, и те проблемы, которые, скажем, переживает доллар, не отражались в такой степени на ситуации в других странах. Сейчас международная финансовая система в значительной мере покоится на долларе; кроме того, есть зона евро и есть ряд идей о создании региональных резервных валют. Вот в арабском мире такая идея прорабатывается, в ряде других государств. И мы думаем об этом. Мы считаем, что рубль потенциально вполне может претендовать как свободно конвертируемая валюта на роль региональной резервной валюты для обслуживания сделок в тех странах, которые входят в рублёвую зону, которые используют рубль в качестве средства платежа. Для этого требуется предпринять ряд шагов, в частности перевести торговлю энергоносителями за рубли.

Но в целом, я считаю, это абсолютно достижимая задача. Она интересна для Российской Федерации, для государств, входящих в Содружество Независимых Государств. На мой взгляд, она интересна и для всего остального мира, поскольку поможет создать систему, основанную на использовании нескольких резервных валют. И эта система будет устойчивее к тем кризисам, которые случались за последнее время.

Д.Макбрайд: Что касается резервных валют, планируется ли больший переход от доллара к евро для использования евро в основном в качестве резервной валюты?

Д.Медведев: Конечно, мы используем евро в качестве резервной валюты. Если раньше наши запасы в основном концентрировались в долларах, то сейчас мы в значительной степени используем евро практически на паритетных началах с американским долларом, используем частично и другие валюты, в частности фунт стерлингов. Но, естественно, евро – это сейчас одна из резервных валют для Российской Федерации, и потенциально очень хорошая резервная валюта, но тем не менее это не отменяет задачи, о которой я сказал.

М.Стотт: Господин Президент, как мы знаем, Россия пытается привлечь иностранные инвестиции, иностранных инвесторов, однако в настоящее время иностранные инвесторы озабочены тем, что происходит, в частности, с компанией «ТНК – Би Пи», когда её акционеры используют административные ресурсы, в частности налоговую полицию и службу безопасности, для решения проблем собственности.

Европейский союз уже ставил этот вопрос перед Россией и попросил Правительство Российской Федерации защитить европейские компании, в частности «Би Пи», на российском рынке. Какой Вы можете ответ дать на поставленный вопрос?

Д.Медведев: Такой же, как я даю всегда при таких ситуациях.

Во‑первых, нужно правильно партнёров себе выбирать. А во‑вторых, использовать те процедуры, которые основаны на законе.

Что я имею в виду? Ситуация с «ТНК – Би Пи» – это ситуация в частном секторе: с одной стороны, там есть иностранная (британская) компания, а с другой стороны – абсолютно частная российская компания. Они должны были договориться о принципах своего взаимодействия на годы вперед. Государство к этому не имеет никакого отношения вообще. И если сейчас у них возник конфликт, то он должен разрешаться в правовой плоскости. Иного как юрист я просто себе не мыслю. Поэтому попытки привлечь государство для разрешения внутрикорпоративного спора я иначе как неправовыми назвать не могу. К таким попыткам не должны прибегать ни российские участники, ни британские участники. Сами должны разбираться в соответствии с меморандумами, которые были подписаны в рамках тех уставов, которые существуют, при использовании тех судебных процедур, которые возможны в этом случае. Вот это мой совет. Иначе получается довольно забавная ситуация. Иногда нам говорят, что государство избыточно вмешивается в деятельность частных компаний, а в этой ситуации говорят: «Но вы всё‑таки вмешайтесь, посмотрите: они там передрались – надо что‑то сделать». Государство не должно в такие споры погружаться.

М.Стотт: То есть Вы не хотите, чтобы «Газпром» или «Роснефть» получили часть этой компании?

Д.Медведев: Вы знаете, я таких переговоров даже в должности председателя Совета директоров «Газпрома» не вёл. Насколько я знаю, никаких предложений о продаже соответствующей доли в адрес «Газпрома» или «Роснефти» не делалось, и поэтому говорить тут не о чём. Если будет оферта, она будет рассматриваться. Но на самом деле целей приобрести частную долю у государственных компаний сейчас нет.

Д.Шлесингер: А что касается участия государства в экономике, в частности в секторе энергетики, Вы считаете, что эта часть будет расширяться, снижаться – или она находится на нужном уровне?

Д.Медведев: Я думаю, что невозможно ответить в отношении должного уровня. В Советском Союзе большинство экономистов считали, что государство должно контролировать всё. И это была отличительная черта плановой, директивной экономики. Может быть совершенно другая конструкция, когда все компании практически принадлежат частным владельцам и государство почти никак не представлено в бизнесе. Наконец, могут быть модели, в которых и государство, и частный бизнес представлены в экономике. Пропорции, необходимые и достаточные для присутствия государства, должны определяться в каждый конкретный момент. В настоящий момент, на мой взгляд, нет никаких оснований говорить об укреплении, дополнительном укреплении присутствия государства в экономике. Государство в этом не заинтересовано. Напротив, мы продолжаем политику приватизации ряда активов, которая началась ещё больше 10 лет назад. Действительно, ряд крупных компаний, прежде всего энергетических, некоторых оборонных, вернулись государству. Мы считаем это важным для обеспечения стратегических интересов экономики на годы вперёд. Но какого‑то дополнительного укрепления роли государства, увеличения его присутствия в экономике не предвидится – напротив, мы будем предпринимать действия по снижению присутствия государства в экономике.

Д.Макбрайд: Я хотела бы продолжить по вопросу, который касался доллара, и сказать, что сейчас в связи с высокими ценами на нефть значительные прибыли приходят в российскую экономику. И такие же прибыли в случае государств Персидского залива активно инвестируются в экономики других стран, в покупку активов, в покупку банков. Будет ли Россия более активную и инициативную роль играть в этом направлении? И каковы на Ваш взгляд могут быть цели данного инвестирования за рубежом именно государственных средств?

Д.Медведев: Да, это интересная тема. Безусловно, что важнейшим приоритетом инвестирования дополнительных доходов, возникающих от торговли энергоносителями, являются помещения этих денег в нашу экономику, в развитие бизнеса внутри страны, поддержание нормального положения дел в социальной сфере, пенсионной системе. Все эти процессы у нас законодательным образом оформлены и будут продолжаться. В то же время мы считаем необходимым для того, чтобы Россия играла подобающую ей роль на международных экономических рынках, для поддержания наших возможностей в различных странах, для того, чтобы нам правильным образом выстраивать экономические отношения с этими государствами, инвестирование такого рода денежных средств и в иностранные активы.

Не так давно я проводил совещание, по итогам которого было принято решение, что средства Фонда национального благосостояния – государственные средства – будут вкладываться не только в иностранные активы, но и в российские активы.

По поводу иностранных активов, естественно, я могу сказать, что это должны быть привлекательные активы, защищённые, активы, которые принесут гарантированный, пусть даже по консервативному сценарию, доход.

Но я считаю, что задача в целом шире. Я считаю, что не только государство, но и российский бизнес должен активно инвестировать свои свободные средства: допустим, после того как они проинвестировали в Российской Федерации в экономику – в крупные проекты в других странах, да и не только в крупные, в средние, иногда и в маленькие проекты, потому что это укрепляет экономическую стабильность, создаёт нашу взаимную зависимость. Это полезно не только для российских бизнесменов, но и для общеэкономической ситуации в мире, для развития конкретных экономик.

М.Стотт: Господин Президент, хотел бы задать Вам вопрос, что Вы считаете самой крупной угрозой для российской национальной безопасности?

Д.Медведев: Я думаю, что набор угроз в современном мире носит абсолютно универсальный характер.

Если говорить об экономических угрозах, то это ровно то, о чём мы с вами уже целый час разговариваем, – это угрозы, связанные с международной финансовой нестабильностью, продовольственным кризисом и всеми проблемами, которые вытекают из этих процессов.

Если говорить о других факторах, то они тоже очевидны: терроризм, наличие международной преступности. Всё это создает естественную проблему и для Российской Федерации, потому что мы – открытое общество. Через нас провозится огромное количество грузов, идут пассажиропотоки. И Россия как открытое государство испытывает на себе все те же проблемы, что и другие государства – участники международного сообщества.

У нас есть и специфические российские проблемы. Я назову две из них: во‑первых, это бедность, которую мы пока не преодолели. И решение этой проблемы является самой главной для государства. Мы будем этим заниматься последовательно, используя все наши экономические возможности.

И вторая проблема, о которой я не могу не сказать, – это коррупция. Коррупция как системный вызов, как угроза национальной безопасности, как проблема, которая порождает неверие граждан в возможности государства навести порядок и обезопасить граждан от всякого рода преступных поборов, от необходимости платить деньги за те услуги, которые они не заказывали.

С коррупцией, естественно, связана и необходимость укрепления правоохранительной системы, судебной системы, то, чем мы сейчас тоже начали заниматься.

Д.Шлесингер: Немного хотел бы коснуться политических аспектов, а именно взаимоотношений с бывшим президентом, ныне премьер-министром Владимиром Путиным. Как Вы уже заявляли, вы работаете в тандеме. Мой вопрос следующий. Будет ли Владимир Путин переходным премьером – или же вы собираетесь работать в спайке в течение всех Ваших двух президентских сроков?

Д.Медведев: Вы знаете, я считаю, что у нас действительно здесь неплохой союз для решения тех сложнейших задач, которые стоят перед Российской Федерацией. И мы будем работать столько, сколько это потребуется для достижения тех целей, которые стоят перед нашей страной – естественно, в рамках, отведенных законом.

Д.Шлесингер: Одной из отличительных черт президентства Путина был контроль над средствами информации. Будут ли изменения в этой области и будут ли появляться в России независимые телевизионные каналы?

Д.Медведев: Во‑первых, я не могу с Вами согласиться с тем, что это какая‑то характерная черта президентства моего предшественника или ещё кого‑то. Никакого специального контроля за средствами массовой информации, который бы отличался от тех форм контроля, которые существует в других странах, у нас нет. Мне неоднократно приходилось говорить, что и электронные средства массовой информации, и печатные средства массовой информации, и так называемые новые средства массовой информации, скажем интернет-средства, абсолютно свободны, но, конечно, их редакционная политика – это дело, которое определяется их хозяевами. Если речь идет о частных средствах массовой информации, то они определяют редакционную политику; на государственных каналах есть соответствующие редакционные советы. Но считать, что эти редакционные советы, что эти органы управления проводят какую‑то особенную политику, я не могу. Считаю, что у нас абсолютно зрелое современное телевидение, которое показывает жизнь в Российской Федерации во всем её многообразии, показывает все те политические персонажи, которые присутствуют на современной российской политической авансцене, показывает и проблемы, и достижения.

В этом смысле – я об этом говорил, ещё раз готов вам сказать – считаю, что наше телевидение вполне зрелое и качественное, и мне, например, его смотреть интересно. Думаю, что со мной согласится значительная часть наших людей. Но те, кому не нравятся, допустим, те или иные программы или каналы, – слава Богу, мы живём в свободном обществе – могут включить другие каналы, можно включить иностранные каналы, частные каналы, можно открыть газету, можно залезть в Интернет и получить вообще всё, что заблагорассудится.

В этом смысле проблемы информационной закрытости в России нет сегодня, не было вчера и не будет никогда в будущем, можете в этом не сомневаться.

Знаете, в каждой стране есть набор политических лузеров, которые считают, что их средства массовой информации не свободны, потому что они не представлены там каждый день. Но это их собственные проблемы, а не проблемы СМИ.

Д.Шлесингер: Возвращаясь немножко назад, хотел бы затронуть вопрос коррупции. Вы сказали, что собираетесь бороться с этим злом. Какие конкретные меры Вы намерены предпринять для борьбы с коррупцией?

Д.Медведев: Это очень болезненная и трудная тема для нашей страны. К сожалению, у нас и традиции не очень хорошие в этом смысле. Я неоднократно об этом говорил, ещё раз скажу, что пренебрежение к закону, так называемый правовой нигилизм, очень крепко впитался в национальное сознание, и с этим предстоит серьёзно бороться. Что же касается коррупции, то как совокупность преступлений, которая, по сути, парализует во многих случаях государственную службу, на такого рода угрозу может даваться только системный ответ. И такой ответ в нашем представлении – я не говорю, что он будет идеальным, но тем не менее в нашем представлении – сегодня мы готовим в форме так называемого национального плана противодействия коррупции.

Что это такое? Это совокупность нескольких системных мер. Во‑первых, это юридические меры. То есть подготовка ряда специальных законов, в том числе и отдельного закона о противодействии коррупции. Во‑вторых, это экономические институты, которые должны блокировать коррупционные проявления, это регламенты, это специальные правила, касающиеся обращения чиновников с документами и с гражданами, и это создание экономической мотивации у должностных лиц к тому, чтобы не совершать коррупционных преступлений.

Собственно говоря, здесь нет ничего нового. Такая экономическая мотивация была создана во многих странах. И уровень коррупции там существенно снизился, потому что совершенно очевидно: 100 лет назад с этой проблемой сталкивалось практически любое государство, которое начинало развивать у себя основы полноценной рыночной экономики.

И, наконец, третье – это сфера идеального: это правосознание, я имею в виду выработку у людей такого хорошего стереотипа к правильному, законопослушному поведению. Речь, конечно, не идёт о том, чтобы делать это в форме какой‑то примитивной государственной пропаганды. Но тем не менее мы действительно должны помогать людям руководствоваться при совершении поступков именно правом, а не какими‑то иными инстинктами. Это самое сложное, но этим в том числе мы тоже намерены заниматься. И это, может быть, третья составляющая антикоррупционного плана.

Понимаете, это как с тем ремнем безопасности, который используется в автомобиле: или потребность пристегнуться уже есть в сознании, она ментально существует – или её никакими запретами не выработать. К сожалению, в нашей стране пристёгиваются далеко не все.

Д.Шлесингер: Спасибо большое.