Президент России — официальный сайт

Выступления и стенограммы   /

В.Путин: Добрый вечер! Очень рад вас видеть и приветствовать в Кремле. В преддверии официальной поездки в Соединенные Штаты с удовольствием отвечу на те вопросы, которые вас интересуют. Я бы не хотел, чтобы мы занимали время какими‑то общими вступительными фразами, и предлагаю прямо приступить к работе, передаю вам слово. Пожалуйста.

Вопрос: Господин Президент, Вы поддержали Соединенные Штаты в этот трудный, ответственный момент в войне с терроризмом без каких‑либо предварительных условий. Что бы Вы хотели видеть взамен, и какой результат Вы хотели бы получить? Это первый вопрос.

Второй вопрос касается заявления-утверждения бен Ладена, которое цитировалось в средствах массовой информации, о том, что он обладает ядерным оружием. Считаете ли Вы, что это соответствует действительности? И связанный с этим вопрос. Уверены ли Вы в надежном обеспечении безопасности российского ядерного потенциала?

В.Путин: Сначала что касается нашего видения результатов совместной работы в борьбе с террором и что мы бы хотели видеть на выходе нашей совместной деятельности. Прежде всего мы бы хотели, чтобы результаты совместной борьбы с терроризмом были положительными, чтобы мы добились совместного положительного результата, чтобы терроризм был искоренен, уничтожен, ликвидирован не только в Афганистане, но и во всем мире. Мы бы хотели, чтобы были искоренены условия, которые порождают экстремизм самого различного толка. Мы бы хотели, чтобы были уничтожены каналы финансирования экстремизма во всех его проявлениях. Мы бы хотели, чтобы граждане наших стран чувствовали себя в безопасности. И, наконец, как производное от этой совместной работы – мы бы хотели создать такие новые отношения между Россией и Соединенными Штатами, которые позволили бы нам развивать отношения по всем другим направлениям взаимодействия. Мы бы хотели создать новое качество наших отношений. И мы, разумеется, хотели бы видеть в Соединенных Штатах надежного, прогнозируемого партнера. Эта задача-максимум гораздо важнее, как мне кажется, чем получение каких‑то материальных преимуществ сиюминутного характера.

Что касается угроз международных террористов применить средства массового уничтожения, то мы уже сталкивались с этим на Кавказе. И, как правило, угрозы подобного рода произносятся и используются для того, чтобы породить страх, неуверенность среди населения, повлиять на политическое руководство тех стран, которые борются с терроризмом. У нас на Кавказе на сегодняшний день это закончилось попыткой применения доморощенных, самодельных средств, которые могли негативно повлиять на экологию. Да, такие попытки с их стороны были, правда, неэффективные. Думаю, что в этом смысле тот человек, которого вы назвали, мало чем отличается от своих учеников, которые оперируют на Северном Кавказе, в России. Но я бы не стал преувеличивать этой опасности. Но и приуменьшать ее было бы неверно, прежде всего потому, что мы знаем о связи бен Ладена с некоторыми радикально настроенными кругами в Пакистане, а Пакистан – все‑таки ядерная держава. И, конечно, в этой связи мы должны всячески поддержать генерала Мушараффа в его усилиях, направленных на консолидацию общественных сил в стране, поддержать его усилия, направленные на участие Пакистана в усилиях международного сообщества по борьбе с террором.

Вопрос: Господин Президент, Вы раньше, излагая свою позицию по вопросам ПРО, говорили, что сейчас она более гибкая, чем раньше. Не могли бы Вы конкретизировать, в чем именно эта позиция стала более гибкой, в частности, касается ли это возможности для Соединенных Штатов создания систем ПРО на Аляске? И если действительно это так, то не могли бы Вы объяснить, в чем позиция гибче сейчас по сравнению с тем, что было раньше?

В.Путин: Я не думаю, что выдам большую тайну, если скажу то, что сказал и Президенту Бушу на нашей последней встрече в Шанхае. Я ему сказал, что наша позиция действительно была более жесткой, особенно тогда, когда мы вели диалог с предыдущей администрацией. Я повторю этот тезис, скажу абсолютно откровенно: действительно, это было так, потому что в том числе мы исходили из того, что диалог по‑серьезному мы будем вести с тем человеком, который на ближайшие четыре, а может быть, восемь лет окажется в Белом доме.

Для нас очень приятно и для меня очень приятно, что таким человеком оказался Президент Буш, с которым у нас сложились очень хорошие личные отношения. И сегодня мы говорим: мы готовы обсуждать параметры Договора 1972 года по противоракетной обороне, но для этого мы должны получить заявочную позицию наших американских партнеров: что конкретно предлагается менять? Что конкретно мешает осуществлению той программы, которая задумывалась администрацией Соединенных Штатов?

При этом мы говорили, и я в беседах с американским Президентом подчеркивал, что мы считаем правильным рассматривать оборонные системы в совокупности с наступательными вооружениями, то есть это две стороны одной медали. И нам очень приятно отметить, что наши связи сегодня характеризуются не только личными хорошими взаимоотношениями двух президентов, но и желанием идти на компромисс. И мы знаем сегодня предложения Президента и его мнение о том, что наступательные вооружения могут и должны быть сокращены, – это уже какой‑то компромисс, компромисс в правильном направлении.

Вся политика – это и есть искусство компромиссов. Мы тоже готовы к компромиссам, вопрос только в том, что нам будет предложено для обсуждения, каких компромиссов от нас ожидают? Это мы должны увидеть в конкретных предложениях наших американских партнеров, это уже должны определять специалисты: юристы, военные специалисты и дипломаты. И после того как варианты будут предложены, за политическим руководством останется только сделать выбор между различными вариантами, которые могут быть выработаны. А в отношении того, что они могут быть найдены, у меня большой оптимизм.

Вопрос: Я хотела бы задать вопрос относительно того, какие возможные изменения, на Ваш взгляд, можно предвидеть в роли России в той кампании, которую сейчас ведут Соединенные Штаты, я имею в виду роль Вашей страны как партнера США в военной составляющей операции?

Вторая часть вопроса касается утверждения бен Ладена об обладании ядерным оружием. И в связи с этим: можете ли Вы уверенно заявить, что российский ядерный потенциал надежно охраняется и никакой связи между заявлением бен Ладена и ядерным арсеналом России нет?

В.Путин: Что касается возможного увеличения вклада России в антитеррористическую операцию в Афганистане, я напомню, что мы делаем сегодня.

Мы предоставили свои коридоры для пролетов американских самолетов – воздушные коридоры. Мы предоставляем развединформацию, причем, уверяю Вас, это очень ценная информация. Мы согласовали позицию с нашими партнерами и союзниками в Центральной Азии по оказанию помощи Соединенным Штатам. Мы на десятки миллионов долларов оказываем военно-техническую помощь Северному альянсу.

И наши контакты с законным, международно-признанным правительством Раббани очень тесные. Уверяю вас, они не ограничиваются только направлением оружия, мы помогаем им и по многим другим направлениям.

Мы готовы, и я об этом уже говорил, принять участие, если в этом будет необходимость, в оказании помощи по спасению американских граждан и американских экипажей, если, повторяю, это потребуется, в том числе используя наши возможности на территории Афганистана, имеющиеся сегодня, там, где мы можем это сделать.

И есть еще одно обстоятельство и еще одно поле деятельности, которое не может не быть незамеченным. Мы проводим наземную операцию против международного терроризма на территории Северного Кавказа. Проблема Чечни гораздо сложнее, чем просто проблема международного терроризма, но то, что международные террористы там присутствуют, – это факт.

Различные страны выделяют для участия в наземной операции тысячу, две тысячи человек. У нас на Северном Кавказе к настоящему времени погибло уже свыше трех тысяч, и это тоже не пустой звук, это не какая‑то пропаганда: только наемников из арабских стран уничтожено на данный момент около 500 человек. У наших спецслужб есть списки достоверно установленных людей, этот список сейчас составляет свыше 100 человек и еще 300 с лишним устанавливаются.

В настоящее время там воюет, по нашим данным, от 500 до 700 человек наемников из различных исламских государств, многие из которых вынашивают намерение вернуться в Афганистан – а некоторые из них прибыли на территорию Российской Федерации именно из Афганистана – для того, чтобы, как они сами говорят, убивать американцев. Наши Вооруженные Силы сдерживают этот потенциал. Как только мы ослабим там нашу активность, они тут же окажутся в Афганистане и займутся тем, чем они занимаются на Северном Кавказе в России.

Я должен поправить переводчика, они говорят не об уничтожении американских военнослужащих: в перехватах, которыми располагают наши спецслужбы, говорится об уничтожении американцев, и я эти документы показал Президенту Бушу на последней нашей встрече в Шанхае. Это первое, что мне бы хотелось отметить.

Есть еще один аспект, о котором мы должны подумать, когда говорим об Афганистане. Во‑первых, я хочу отметить, что события там развиваются так, как мы себе это и представляли. К сожалению, и у нас на Северном Кавказе, и в Чечне мы не можем поставить твердый заслон перетеканию этих фундаменталистских сил. В общем и целом, я думаю, наши спецслужбы будут готовы даже передать списки, у нас есть списки лиц, которые сейчас через Грузию и Турцию вышли с территории Северного Кавказа и готовятся к переброске в Афганистан, пофамильные списки. Что же касается развития ситуации в самом Афганистане, должен сказать еще раз, что она развивается в принципе по тому сценарию, который мы и предполагали. И в настоящее время, как мы видим, Северный альянс перешел к тем операциям, которые планировались, фактически он ставит под свой контроль всю северную часть Афганистана. Так, повторяю, мы и смотрели на развитие ситуации.

В принципе об этом мы и договаривались с Президентом Бушем, и именно об этом я разговаривал с руководством Афганистана, Исламского Государства Афганистан, когда возвращался из Шанхая и сделал остановку в Душанбе.

При этом мы, конечно, должны учитывать весь опыт прошлых лет, когда говорим о будущем Афганистана, и в том числе негативный опыт Советского Союза. Кстати сказать, часто говорят о поражении Советского Союза в Афганистане, но если мы внимательно и профессионально, а не пропагандистски, посмотрим на то, что происходило в те годы в Афганистане, мы увидим, что, собственно, военного‑то поражения Советского Союза не было: он достиг всего, всех целей, которые перед собой ставил, в военном плане. Но были допущены непростительные политические ошибки. Результаты в военной области были таковы, что даже после полного вывода всех советских войск с территории Афганистана – а вывод был произведен исключительно удачно с военной точки зрения – режим Наджибуллы держался там три года. В условиях такой нестабильной страны это очень много. Политическая ошибка заключалась в том, что правительство Наджибуллы не имело широкой опоры на все политические силы и все этнические группы Афганистана и не пользовалось широкой международной поддержкой.

Но бывшее советское руководство и не могло не совершить ошибки подобного рода. Эта ошибка была предопределена расколом международного сообщества по идеологическому принципу. Слава Богу, сейчас этого раскола нет, и мы в состоянии эту ошибку нейтрализовать, мы в состоянии уйти от ошибок подобного рода. В этом, собственно говоря, и есть основная ценность международной антитеррористической коалиции.

Что касается оружия массового уничтожения, которое может быть у террористов в Афганистане, я уже сказал, что, на мой взгляд, это маловероятно, но пренебрегать тем, что в их руках могут оказаться средства массового уничтожения, мы, конечно, тоже не можем. Но уж, во всяком случае, оно не может быть советского и российского происхождения, в этом я абсолютно уверен, абсолютно.

И я думаю, что в этом тоже заключается ценность того состояния, в котором находится сегодня весь цивилизованный мир, все человечество после того, как «холодная война» закончилась, в этом и есть основная ценность. И, собственно говоря, сегодняшнее состояние дел дает нам шанс надеяться на то, что лидерам ведущих стран мира, и в том числе нам с Президентом Бушем, удастся сформулировать такие условия, когда люди будут чувствовать себя в гораздо большей безопасности, чем вчера или сегодня.

Вопрос: Господин Президент, мы все наблюдаем удивительное потепление в отношениях между Россией и Соединенными Штатами, произошедшее после 11 сентября. В своих ответах на предыдущие вопросы Вы сказали, что хотели бы, чтобы это улучшение и эти добрые отношения стали постоянными, и Вы хотели бы рассматривать Соединенные Штаты как долговременного надежного партнера. В этой связи хотел бы спросить, какие другие вопросы для Вас особенно важны помимо стратегических вооружений и ПРО? Чему Вы придаете особенно большое значение? И в этой связи как Вы рассматриваете вопросы НАТО, сотрудничество с НАТО и проблему расширения НАТО? В частности, как бы Вы отреагировали, если бы Соединенные Штаты все‑таки приняли решение и согласились с просьбой трех балтийских государств о принятии их в НАТО?

В.Путин: Таких вопросов, которые представляют для нас значительный интерес, много. Первый из них – это, конечно, решение проблем международной безопасности с учетом национальных интересов Российской Федерации. Это экономическое сотрудничество как минимум на стандартных условиях, недискриминационных.

Что касается НАТО, то это отдельная тема. Эта организация создавалась как противовес Советскому Союзу, которого сегодня не существует, и в момент распада Советского Союза нужно было понять, что не может не измениться и сама природа НАТО. Мне жалко того человека, который этого не понимает, потому что он не успевает за развитием событий. Люди, которые этого не понимают, конечно, будут совершать ошибки, очевидно, совершают.

Мы исходим из того, что НАТО – серьезный инструмент реалий сегодняшней международной жизни, и стремимся к развитию сотрудничества с НАТО.

Я думаю, что тот орган, который был создан – это Постоянный совет, так называемый СПС, – в целом на определенном этапе был полезен. Сегодня этого органа для изменения качества отношений между Россией и НАТО совершенно недостаточно.

Я думаю, что для всех понятен тезис, согласно которому мы будем действовать эффективно, энергично и настойчиво при достижении тех целей и для реализации тех задач, в выработке которых мы будем принимать участие. А если мы не принимаем участия в выработке этих задач, то, соответственно, и можно рассчитывать на определенное поведение Российской Федерации. Это же, по‑моему, и для любого человека очевидно, и для страны.

Одним из первых вопросов было наше участие в решении проблем борьбы с терроризмом на территории Афганистана. Вы знаете, мы заявили о таком качестве и таком масштабе поддержки, которого раньше и не было никогда, и трудно было себе представить. Но я могу сказать, что мы можем думать и о наращивании наших совместных усилий, но это уже будет зависеть от изменения качества отношений между Россией и ведущими странами Запада, от наших отношений с Соединенными Штатами и с такой организацией, как НАТО, конечно.

Мы сейчас говорим о борьбе с терроризмом, но есть и другие вызовы современности, которые не менее опасны, они здесь тоже звучали. Одна из этих проблем – это распространение оружия массового уничтожения, я думаю, что не менее важная, чем терроризм, и не менее опасная проблема, а может быть, даже более. Не случайно эти две темы мы с вами здесь уже неоднократно связывали между собой. Но сейчас для любого, даже самого рядового, гражданина понятно, что эффективно противостоять этим и другим угрозам и вызовам современности мы можем, только если объединим усилия. А объединить усилия для эффективной работы мы можем, только если поднимем планку доверия друг к другу, причем качественно.

И в этом смысле в изменении качества отношений между Россией и НАТО заинтересована не только одна Россия, а в равной, думаю, не в меньшей, степени заинтересованы наши западные партнеры – Соединенные Штаты, другие ведущие страны НАТО и вся организация в целом.

Я вам скажу откровенно, у меня есть идеи самого общего характера, я не готов сейчас их сформулировать. Мне кажется, очень перспективные, новые мысли есть и у Президента Буша, и у Энтони Блэра, Премьер-министра Великобритании, мы говорили с ними об этом, и у некоторых других лидеров ведущих стран НАТО.

Что касается возможного вступления в НАТО прибалтийских государств, я бы сказал следующее. НАТО вообще для чего создавалась? Это же оборонная организация, она создавалась для того, чтобы повысить уровень безопасности как минимум стран-участниц. В Нью-Йорке, в Вашингтоне, в Париже, в Берлине, в Риме – выйдите на улицу, остановите любого гражданина и спросите: по его мнению, увеличится ли безопасность его страны и его собственная после приема прибалтийских государств в НАТО? Ответ будет очевидным: нет. Я уверен абсолютно, что бы ни говорили мои коллеги из прибалтийских государств, это не повысит и их собственную безопасность, хотя, конечно, каждая страна имеет право и должна делать собственный выбор в отношении путей обеспечения своей безопасности, с этим никто не спорит.

Но, если мы будем думать и мыслить новыми категориями, а не категориями «холодной войны», мы должны понять, определить, что нам сегодня угрожает и что мы можем противопоставить этим угрозам. А когда мы поймем это, мы быстренько придем к выводу о том, что нужно менять характер самой организации, подключать Россию, потому что вот Россия‑то как раз и может многое сделать для того, чтобы вместе со всеми внести свой существенный реальный вклад в обеспечение международной безопасности, в том числе и ведущих стран НАТО. Мы к этой работе с нашими партнерами по НАТО готовы, мы ее ведем сейчас, и у нас есть основания полагать, что, учитывая позитивный настрой наших партнеров, мы можем прийти и к положительным результатам. Механическое расширение НАТО без учета национальных интересов России – не думаю, что это движение в правильном направлении, вот против этого мы, конечно, возражаем.

Вопрос: Помимо того, что Россия развивает и поддерживает контакты с западными странами, она продолжает сохранять весьма теплые отношения с такими странами, как Северная Корея, Ирак, и особенно с Белоруссией. Это те страны, где демократию вряд ли можно назвать развитой. Вы не могли бы прокомментировать, как Россия при своих довольно тесных отношениях с этими странами могла бы способствовать их продвижению в сторону демократии с тем, чтобы эти страны более полно могли бы влиться в общее международное сообщество, в общую струю движения международного демократического сообщества?

В.Путин: Вы не помните, кто из лидеров Советского Союза сказал: «Сомоса, конечно, негодяй, но это наш негодяй»? Я, по‑моему, ошибся, да? Это были не советские лидеры, это кто‑то из американских лидеров, но не будем сейчас вдаваться в историю. Не думаю, что это был правильный тезис. В числе наших партнеров нет негодяев, но в каждой стране – своя сложная предыстория развития, и есть своя предыстория развития отношений России с этими государствами.

Россия очень сильно изменилась за это десятилетие. Конечно, изменились и наши взаимоотношения с этими государствами, этого не замечает только тот, кто не хочет этого видеть. Но мы не собираемся пренебрегать каким‑то положительным багажом межгосударственных отношений.

Вообще нужно к партнерам относиться с уважением. Всегда только со стороны кажется, что просто сделать то или другое в той или другой стране, а когда начинаешь погружаться в проблемы того или другого государства, выясняется, что все оказывается не так просто. И действовать, как слон в посудной лавке, – далеко не самый лучший способ решения межгосударственных отношений. Самое ошибочное было бы стараться кого‑то изолировать, изолировать какую‑то страну от международного общения. Это касается любой страны, в том числе и тех стран, которые Вы перечислили. Мы действительно поддерживаем отношения со всеми этими странами, но с каждой из них у нас свои отношения, и они абсолютно открыты, эти отношения, мы ничего не скрываем. Больше того, мы, как Вы знаете, в постоянном контакте с нашими партнерами в других странах мира, в том числе и с Соединенными Штатами.

Что касается Северной Кореи, то это пограничная с нами страна, это наш сосед. В России проживает большое количество выходцев из Кореи. И мы, так же как Соединенные Штаты, хотим, чтобы на Корейском полуострове наступил мир, чтобы были сформулированы условия для позитивного развития страны и корейской нации.

Как Вы знаете, перед саммитом на Окинаве я был в КНДР. И должен сказать, мои наблюдения, встречи с лидером Северной Кореи, информация, которой я поделился со своими коллегами по «восьмерке», были встречены очень позитивно и с большим интересом. Больше того, я, например, считаю, что в значительной степени это способствовало развитию отношений Кореи с некоторыми государствами мира: с Канадой, если говорить о Западном полушарии, с некоторыми странами Европы. Втягивание Северной Кореи в общемировые процессы, мне кажется, является весьма позитивной тенденцией.

Насколько нам известно, и американское внешнеполитическое ведомство тоже ищет пути развития отношений, в том числе и с Северной Кореей, принимает активное участие в межкорейском диалоге, и думаю, что здесь Россия может сыграть очень позитивную роль.

Что касается Ирака, то у России есть свое мнение и свой подход к развитию ситуации в этой стране. И эта позиция России абсолютно не конфронтационная, не идущая вразрез с мнением международного сообщества, западного сообщества, по поводу того, как должна развиваться эта ситуация, – по сути, у нас здесь общие цели. Самое главное, в чем она заключается, – убедиться, что в Ираке больше нет средств массового уничтожения, что там эти средства не производятся, не планируются к производству и так далее. И мы тоже этого хотим, у нас общая цель.

Вопрос: как этого добиться? Ужесточением санкций? Не думаю, что ужесточение санкций против страны, даже против политического истеблишмента всегда является эффективным в политике с какой‑то конкретной страной. У нас могут быть разные подходы, и, мне кажется, что российский подход не самый плохой, мы ведь предлагаем что: добиться от иракского руководства допуска международных наблюдателей на объекты, которые представляют для международного сообщества интерес, с одной стороны, с другой стороны, снять санкции, но, должен вам сказать, что, к сожалению, до сих пор не удается договориться по этому вопросу и с иракским руководством, поэтому это довольно сложный процесс.

Что касается Белоруссии, это вообще особая ситуация. Все мы понимаем, что это одна из республик бывшего Союза, с которой у нас особые отношения. Есть большое стремление населения обоих государств – и Белоруссии, и Российской Федерации – к строительству каких‑то совместных государственных структур, и не считаться с этим было бы просто глупо. Белорусский и русский народы этнически очень близкие по культуре, по языку, у них общая история в значительной степени, взаимные большие симпатии.

Вопрос: Сергей Иванов, Министр обороны, заявил не так давно, что он в общем‑то согласен, что ПРО сейчас не является таким неприкасаемым инструментом и что можно было бы думать о том, чтобы его пересмотреть. Не считаете ли Вы в этой связи, что Договор по ПРО действительно уже устарел? И как бы Вы прокомментировали, скажем, такое изменение позиции Сергея Иванова по сравнению с тем, что говорилось раньше, несколько месяцев, несколько лет назад, относительно того, что Договор по ПРО – это краеугольный камень всей системы безопасности?

И вторая часть вопроса. В том, что касается договоренностей, которые Вы надеетесь достигнуть с Президентом Бушем во время Вашего пребывания в Соединенных Штатах на следующей неделе: будет ли это какая‑то формальная договоренность, или Вы скажете, что обо всем договорились?

В.Путин: Что касается определения Договора по ПРО 1972 года как Договора, который является краеугольным камнем международной безопасности, мы и сейчас так считаем. На чем основан этот тезис? На том, что с этим Договором по ПРО связана целая система других соглашений в сфере международной безопасности, в этом смысле позиция Иванова нисколько не изменилась, уверяю вас, я ее очень хорошо знаю. У нас, правда, много Ивановых, но у другого она тоже не изменилась. Но это не значит, что мы не признаем справедливых озабоченностей американской администрации о будущей системе международной безопасности.

Президент Буш согласился с тем, что наступательные и оборонительные системы могут быть рассмотрены в совокупности. Он больше сделал – он сейчас заявляет о готовности Соединенных Штатов сократить наступательные вооружения. Мы со своей стороны готовы рассмотреть те проблемы, с которыми сталкиваются Соединенные Штаты в развитии своей системы противоракетной обороны, но, повторяю, для этого мы должны получить запросную позицию в военно-техническом смысле этого слова от наших американских партнеров, которой пока нет. То есть мы видим договороспособность американской администрации, и мы сами готовы проявить эту договороспособность, только нам нужно понять, что от нас хотят в военно-техническом смысле этого слова.

Что касается конкретных договоренностей, то у нас есть различные предложения по поводу того, каких результатов мы могли бы достичь вместе с Президентом Бушем. Но, если Вы позволите, я бы хотел сначала ему об этом сообщить, ему лично, а не через вашу газету, хотя я отношусь к ней с большим уважением.

Вопрос: Поскольку я представляю «Уолл-стрит джорнэл», экономическую газету, я хотел бы узнать о том, как перспективная или прогнозируемая динамика цен на нефть могла бы сказаться на экономических перспективах развития России? И еще один вопрос: не планирует ли государство предложить экспортерам нефти сократить экспорт?

В.Путин: У нас зимой вырастает внутреннее потребление нефти и нефтепродуктов. В Америке, насколько мне известно, зимой оно несколько сокращается, поскольку кондиционирование уменьшается, а у нас северная страна, у нас возрастает потребление топочного мазута и других нефтепродуктов, поэтому нам нет необходимости принимать какие‑то меры по сокращению экспорта, он и так сокращается естественным образом. Это первое.

Мы координируем свои действия с ОПЕК, но мы не являемся членами ОПЕК. Координируем в том смысле, что смотрим внимательно за тем, что происходит, консультируемся. Но мы, подчеркиваю, членами ОПЕК не являемся. Что касается цен на нефть, то наше отношение к ним такое. Мы за так называемый справедливый коридор цен. И считаем, что тот коридор, который был обозначен ОПЕК, таковым является, это где‑то между 21 и 26–27 долларами за баррель. То есть это такой коридор цен, который создавал бы условия для стран – потребителей нефти для их эффективного экономического развития и позволил бы странам – производителям нефти решать свои проблемы экономического и социального характера.

Что касается влияния цен на нефть на экономику России, то оно, конечно, есть. Вы знаете, что это создано не нами, не в последние годы, это создано всей историей развития экономики еще Советского Союза. Мне трудно не согласиться с теми экономистами, которые считают, что после открытия самотлорской нефти у нас был утрачен стимул экономического развития, все начали жить в Советском Союзе на нефтедоллары, здесь было больше минусов, наверное, для развития экономики Советского Союза, чем плюсов. И сегодня 40 процентов доходов валюты в бюджет поступает от торговли нефтью и нефтепродуктами, так что зависимость достаточно высокая, и, может быть, даже зависимость не столько экономики, сколько социальной сферы. И как Вы тоже прекрасно знаете, к сожалению, за последние десять лет мало делалось для того, чтобы структурно перестроить экономику России и избавить ее от этой чрезмерной зависимости от энергетического сектора, сделать ее по‑настоящему современной и эффективно работающей.

Но за последний год-полтора, и это тоже хорошо известно, было очень много сделано для того, чтобы уйти от этой зависимости. Были проведены, по сути, революционные изменения в налоговой сфере, в сфере разбюрокрачивания экономики, были приняты другие рыночные законы, которые дали, на мой взгляд, хороший импульс развитию. И то, что экономика в прошлом году выросла на 8,3 процента ВВП, – это не только за счет цен на нефть: самый большой рост нам дала легкая промышленность.

Я не думаю, что падение цен на мировых рынках нефти серьезно, негативным образом скажется на нашей экономике, поскольку бюджет рассчитан, исходя из пессимистического сценария динамики цен на нефть. Но если все‑таки цены будут продолжать падать и будут зашкаливать за ту нижнюю границу, по которой рассчитан бюджет, ну что ж, нам придется принимать дополнительные меры, улучшать администрирование, улучшать другие показатели нашей работы. Мы тем не менее все равно намерены проводить либеральные реформы и при необходимости, конечно, будем работать с международными финансовыми организациями. На данный момент, как Вы знаете, мы в опережающем порядке возвращаем свои долги Международному валютному фонду. В общем, у нас никакой паники по этому вопросу нет, ну, конечно, озабоченность есть, мы думаем об этом и различные варианты сценария развития событий просчитываем.

Мы продолжаем развивать и энергетический сектор, и здесь мы активно сотрудничаем с американскими партнерами. Вы знаете, наверное, о том, что «Эксон–Мобил» принял решение о начале большого инвестиционного проекта в размере 12 миллиардов долларов, от 12 до 15 миллиардов, общие траты по проекту могут составить до 30 миллиардов. Я думаю, что это очень правильное решение и с экономической, и с политической точки зрения, потому что мировая экономика должна диверсифицировать риски и иметь множественность источников получения энергосырья. Россия в современном виде вполне может решать задачи подобного рода.

Вопрос: Изменилось восприятие и в отношении россиян к Америке, и американцев к России. Некоторые, может быть, даже в Вашей Администрации, в России, могут думать и говорить, что Путин продолжает движение по той же дорожке, по которой начал двигаться Горбачев во времена Советского Союза, затем Борис Николаевич Ельцин, который двигался навстречу Соединенным Штатам, а взамен мало что получил. А с другой стороны, некоторые американцы могут и, наверное, думают, что вот Америка помогает России, а лет через 10–15 вырастит себе врага. Как Вы можете это прокомментировать?

В.Путин: Во‑первых, что касается наших побудительных мотивов к сотрудничеству с Америкой. Это не мотивы получения сиюминутной выгоды, это не тактические какие‑то мотивы. Конечно, брак может быть счастливым, когда любовь обоюдная. И мы, конечно, рассчитываем на изменение политики Соединенных Штатов в отношении Российской Федерации на деле. Судя по тому, что сейчас мы слышим, это возможно.

Но дело даже и не в этой реакции. Мы поступаем так, а не иначе при принятии решений по различным вопросам международной жизни не потому, что мы ждем одобрения со стороны Соединенных Штатов либо других стран Запада, а потому, что, как мы считаем, те или другие шаги соответствуют национальным интересам России.

Некоторые думают, что в будущем Российская Федерация может составить какую‑то конкуренцию Соединенным Штатам, но конкурентами являются все страны на мировой арене. А если кто‑то считает, что Россия может стать вновь врагом Соединенных Штатов, я думаю, эти люди не понимают, что произошло в мире и что произошло с Россией, какой страной она стала сегодня.

То, что делает российское руководство сегодня, продиктовано не только политической философией руководства России. Действия России сегодня продиктованы ее внутренним состоянием и настроением населения.

И самое главное заключается в том, что подавляющее большинство населения России хочет жить в условиях эффективного функционирования демократических институтов. Подавляющее большинство населения России хочет жить в условиях социального рынка, хочет чувствовать себя и свою страну естественной составной частью современной цивилизации, хочет чувствовать это на межгосударственном уровне и на бытовом, на личном уровне. Люди хотят свободно передвигаться по миру, хотят пользоваться всеми преимуществами, которые предоставляет нормальное современное демократическое общество.

Но это не значит, что у России нет своих национальных интересов, – они есть у любой страны. Даже возьмите страны НАТО – это, казалось бы, государства в рамках единого оборонительного блока. Что, разве между этими странами не существует споров по защите своих национальных интересов? А страны, входящие в ВТО, – что, там не разворачивается никаких проблем в этой сфере, в сфере свободного рынка и перемещения товаров? Достаточно таких ситуаций возникает в межгосударственных отношениях. И, разумеется, Российская Федерация будет эти национальные интересы ясно формулировать и отстаивать. Но, я думаю, прошло то время, когда мы считали, что должны делать это в конфронтационном порядке, эти времена давно прошли.

А если посмотреть на современные вызовы, то станет понятно, что Российская Федерация для всего цивилизованного мира, в том числе и для Соединенных Штатов, скорее всего может быть эффективным партнером, если не союзником, в нейтрализации тех угроз, с которыми мы сталкиваемся сегодня и можем столкнуться в ближайшем будущем, это факт.

Вопрос: Господин Президент, хотел бы попросить Вас уточнить то высказывание, которое Вы сделали в самом начале нашей беседы. Вы сказали о том, что исламские террористы, воюющие в Чечне, имеют планы перебраться в Афганистан и убивать там американцев. Не могли бы Вы поподробнее немножко сказать: это просто какие‑то случайные угрозы или, наоборот, Вам удалось раскрыть какой‑то заговор, какой‑то конкретный план?

И второй вопрос касается Чечни, того, есть ли у Вас какие‑то разведданные о так называемом чеченском следе в террористических актах 11 сентября?

В.Путин: Я начну со второй части. У нас нет данных о том, что террористы, оперирующие на территории Российской Федерации, в частности в Чеченской Республике, имеют какое‑то отношение к этим террористическим актам. Здесь мы знаем только то, что Вы сами хорошо знаете: те люди, которые подозреваются в совершении этих преступлений 11 сентября, своим родственникам сказали, что едут в Чечню.

Но что у нас точно есть – это факт установленный, спецслужбами Соединенных Штатов не оспаривается – факт о связи между некоторыми международными террористами, которые действуют на территории Чечни, с международными преступными террористическими организациями, и в том числе с «Аль-Каидой» бен Ладена, это точно. Это просто люди из практически одной организации, они вместе готовились в одних и тех же террористических центрах, они считают бен Ладена своим учителем – он их готовил на своих базах в Афганистане, – они вместе воевали против советских войск в Афганистане в свое время и так далее.

В то время, когда Россия ушла с территории Чечни, как Вы знаете, в 1995 году, на территории Чечни было подготовлено, по самым скромным нашим подсчетам, свыше 2000 бандитов, боевиков, которые позднее принимали участие в боевых действиях в других «горячих точках» планеты: в Косове, в Кашмире, в Судане и в Афганистане. По сути, это как бы одна система, одна сеть, здесь трудно даже разобраться, где центр, а где филиал. Это одни и те же люди, они прекрасно друг друга знают, у них одни и те же источники финансирования. Это тоже не большая тайна, мы передавали нашим американским партнерам эту информацию. Мы примерно представляем, из каких источников кто кого финансирует, здесь секрета никакого нет, уже сейчас нет секрета.

Что касается информации о возможной переброске в Афганистан бандитов с нашего Северного Кавказа, то это просто достоверные оперативные данные. Повторяю, у нас даже есть списки, пофамильные списки лиц, которые сейчас через Грузию направляются в Турцию. Нам даже известна реакция турецких властей. Мне не хочется пускаться в эти детали, поскольку это как бы, честно сказать, мне кажется, не уровень Президента, хотя нам известны нюансы переговоров между представителями официальных властей Грузии и Турции по этому вопросу.

Вот Вы меня спросили по поводу их намерения перебраться в Афганистан, но, кроме того, что они сами говорят, мне нечего добавить, а они так и говорят: «Хватит здесь воевать. Мы вернемся сюда года через два, через три и доведем здесь все до конца, в Чечне и на Северном Кавказе. Сейчас мы нужнее в Афганистане». И просто изыскивают возможность туда перебраться, вот и все. И, разумеется, это сложно с учетом того, что наши войска и специальные службы достаточно плотно все блокируют.

Вопрос: Советский Союз и Соединенные Штаты имели давнюю историю соперничества в Южной Азии.

В.Путин: Вот, досоперничались. Надо было остановиться в какой‑то момент. Не поняли, что пора остановиться.

Вопрос: В 90-х годах, в частности, шло соперничество вокруг месторождений нефти в Центральной Азии. И многие критики в России в этой связи заявляют, что нынешний союз с Соединенными Штатами мог бы привести в итоге к тому, что США получат стратегические преимущества, воспользуются нынешней ситуацией и извлекут стратегическую выгоду, в частности в Центральноазиатском регионе. Как Вы могли бы предотвратить это, особенно учитывая тот факт, что Соединенные Штаты, по‑видимому, сейчас получают возможность создать свои базы на территории Таджикистана, возможно, и Узбекистана? Иными словами, где, на Ваш взгляд, могут быть пределы нынешнего сотрудничества между Россией и Соединенными Штатами? Где Вы проводите эту черту с точки зрения своих стратегических интересов?

В.Путин: Вы знаете, то, что было важно в прежней системе отсчета, сегодня утрачивает в значительной степени свой смысл. Если Россия становится полноценным членом международного сообщества, то она не должна и не будет бояться развития отношений своих соседей с другими государствами, в том числе и развития отношений центральноазиатских государств с Соединенными Штатами.

Во‑первых, они – независимые государства. Да, конечно, у нас традиционные связи, у нас есть взаимное влияние друг на друга, они влияют на ситуацию в России, мы, думаю, можем влиять на ситуацию там, в силу исторической специфики, но, повторяю, это независимые государства, они самостоятельно определяют свой выбор. Конечно, при определении политики и той позиции, которую мы все вместе заняли на поддержку Соединенных Штатов, им важна позиция России, для нас важна их позиция. Большое количество русских проживает в этих странах. У нас очень большая экономическая взаимозависимость друг с другом. И, разумеется, то, что сейчас там происходит, это согласованная нами всеми, Россией и нашими среднеазиатскими партнерами, позиция.

Если мы в выработке своей внешней политики будем руководствоваться прежними страхами, ничего хорошего из этой политики не получится: Соединенные Штаты будут иметь проблемы с международным терроризмом, и мы самые крайние проявления этого уже видели. Мы должны оперативно реагировать на все, что происходит в тех регионах мира, которые фактически являются оккупированными фундаменталистами и теми людьми, которых мы называем радикалами, и такие же проблемы будет иметь и Россия, и среднеазиатские государства. Поэтому нам нужно понять, что, если мы хотим избавиться от этого, то мы должны отбросить прежние страхи, повысить доверие друг к другу и вместе действовать, действовать сообща и эффективно.

То же самое касается и экономической стороны сотрудничества при освоении тех или других месторождений, если Вас интересуют конкретные вопросы. Если Россия будет полноценным членом международного сообщества, то она, отстаивая свои национальные интересы и в этой сфере, может извлечь выгоды от этого сотрудничества, такие, например, как наша совместная работа по Каспийскому трубопроводному консорциуму, который мы вместе с американскими партнерами завершили совсем недавно, или освоение месторождений Сахалина – я уже упоминал об этом проекте, который мы делаем вместе с индийскими партнерами и вместе с «Эксон–Мобил», об инвестициях этой компании я сказал выше.

В конечном итоге, если степень доверия и сотрудничества будет повышена, от этого выиграют и Соединенные Штаты, и Россия.

Какова же альтернатива политике подобного рода? Это именно то, что вы сказали в начале своего вопроса, – продолжение соперничества, а результаты этого соперничества мы с вами знаем. Соединенные Штаты создали или, во всяком случае, не сделали ничего, чтобы помешать созданию движения «Талибан», в борьбе с Советским Союзом. Советский Союз тоже много сделал «хорошего» для Соединенных Штатов, поддерживая всех его соперников и врагов. Мы забыли, что это рано или поздно выходит из‑под контроля. В результате мы получили на территории Афганистана базы подготовки международных террористов, которых регулярно забрасывали на территорию Российской Федерации и в Чечню, в частности, а Соединенные Штаты столкнулись с беспрецедентной атакой террористов на Вашингтон и Нью-Йорк 11 сентября.

И я думаю, что мы эту порочную практику должны прекратить, и у меня такое чувство, что мы с Президентом Бушем в состоянии это сделать.

Вопрос: Короткий конкретный вопрос. Вы только что говорили о переброске боевиков из Чечни в Афганистан через Грузию и Турцию. Правильно ли было бы понять из Ваших слов, что правительство Грузии сознательно и активно способствует этой переброске?

В.Путин: Мне трудно сказать, насколько первые лица грузинского руководства в этом замешаны. То, что это происходит при попустительстве официальных властей, – сомнению не подлежит. На сегодняшний день нам достоверно известно, что многие раненые боевики лечатся в госпиталях Грузии, в том числе и в главном военном госпитале грузинской армии в Тбилиси. Ну и потом, как можно себе представить свободное передвижение больших бандформирований численностью в несколько сот человек из одной части Грузии в другую – я имею в виду, как Вы знаете, из Панкисского ущелья в Кодорское, – через всю территорию страны? Сделать это незаметно, скрытно невозможно, просто невозможно. Все это дает основание полагать, что определенные круги в Грузии как минимум попустительствуют деятельности международных террористов на своей территории.

Вопрос: Вы обсудили этот вопрос с грузинским Правительством?

В.Путин: Да, мы неоднократно разговаривали на эту тему. И когда мы разговариваем об этих проблемах, мы слышим ответ: «Да, мы хорошо знаем, что такое террористы».

«Мы помним, – говорят они нам, – как эти международные террористы убивали грузин и, Вы уж меня простите за такие подробности, играли головами убитых людей в футбол. Мы это все помним». Они говорят одно, а потом мы слышим в публичных выступлениях другое. Я, например, был очень удивлен, когда услышал из уст Президента Грузии, что он не считает террористами некоторых людей, которые объявлены в международный розыск в качестве таковых и за которыми числятся многочисленные кровавые преступления.

Я думаю, что попытка использовать любые вооруженные формирования, тем более террористические формирования, для решения политических вопросов в любой стране, в том числе в Грузии, – это очень опасный способ решения внутриполитических вопросов, абсолютно неприемлемый в международных делах и, главное, абсолютно бесперспективный. А именно так наши эксперты восприняли попытку использовать боевиков, которые пришли с территории Чеченской Республики – а там есть и международные террористы, и иностранцы есть, – для решения проблем взаимоотношений Грузии и Абхазии. Абсолютно бесперспективная и очень опасная затея.

И это, мягко говоря, непартнерское совершенно поведение в отношении России, потому что, не предупредив нас ни о чем, они создали нам угрозу на достаточно серьезном участке границы для нас, на тот момент слабо защищенном участке границы в районе Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, а там, как Вы знаете, буквально несколько километров до основных курортов Российской Федерации на Черноморском побережье. Не думаю, что это партнерское поведение со стороны наших грузинских коллег. Но наши последние контакты с Президентом Грузии дают основания считать, что он хочет взаимодействия, настроен на это взаимодействие.

И я абсолютно уверен в том, что проблема, которая сейчас возникла в связи с присутствием международных террористов на территории Грузии – а пребывание террористов там действительно превратилось в проблему для Грузии, – может быть решена только и исключительно путем сотрудничества с другими странами и прежде всего с Россией, путем тесного объединения усилий по борьбе с терроризмом.

Спасибо большое.