Президент России — официальный сайт

Выступления и стенограммы   /

Вопрос: У всех у нас складывается впечатление, что у Вас установились хорошие отношения рабочие с Президентом Бушем. В то же время иногда создается и такое впечатление, что когда речь идет о конкретной политике, то США относятся к России как к младшему партнеру, то есть не всегда прислушиваются к России, не всегда принимают в расчет ее интересы. Каково Ваше мнение на данный счет?

В.Путин: Я думаю, что речь идет не о младшем либо старшем партнере, речь идет о том, чтобы вообще наладить партнерские отношения, которые подразумевают учет интересов друг друга.

Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что такое Россия, какое она занимает место в мире, каковы наши возможности. Но Россия, при всех проблемах, которые она имеет, – страна со своими традициями, со своими национальными интересами. Это страна, которая никогда не будет обслуживать чужие внешнеполитические интересы. Но Россия хочет и может быть надежным партнером, в том числе и для Соединенных Штатов. Мое твердое убеждение основано на том, что я вижу во многом совпадение национальных интересов России и Соединенных Штатов. Это для нас не выбор тактики для того, чтобы решить какие‑то сиюминутные задачи. Для нас это стратегический выбор.

Он основан на нескольких компонентах. Прежде всего на том, что мы прекрасно осознаем, что стратегическая стабильность невозможна без хорошего взаимодействия между Штатами и Россией. И Штаты для нас – очень важный элемент международной стабильности.

В некоторых регионах по некоторым направлениям Соединенные Штаты обладают для нас незаменимым значением. Я уже говорил о стратегической стабильности: США и Россия остаются самыми мощными ядерными державами. У нас совпадают интересы по борьбе с радикализмом и терроризмом. Нас очень беспокоит радикализация как отдельных стран, так и отдельных регионов мира. Из первого и второго вытекает наш общий интерес противодействовать одной из основных, я считаю, угроз XXI века – распространению оружия массового уничтожения.

Есть и более мелкие направления на первый взгляд, но очень чувствительные для населения – борьба с наркотиками, с организованной преступностью и так далее.

В России и США заинтересованы в развитии экономических отношений. И одна из тем лежит просто на поверхности – это сфера энергетики. Россия заинтересована в реализации своих возможностей на внешних рынках, а Соединенные Штаты заинтересованы в удержании стабильных цен на приемлемом уровне и в диверсификации источников.

Что касается стиля совместной работы, способа принятия решений, то многое, конечно, еще нуждается в совершенствовании. Уверен, со временем все встанет на свои места. Но сегодня можно констатировать, что сила инерции прежних времен, «холодной войны», еще очень велика.

И у нас, и в Соединенных Штатах еще очень много людей, которые руководствуются старыми соображениями, а именно: все, что плохо для Америки, хорошо для нас, и в Америке многие считают, что все, что плохо для России, хорошо для Соединенных Штатов. Это очень большое заблуждение, которое абсолютно игнорирует сегодняшнее состояние мира и перспективы его развития.

В этом отношении наши личные взаимоотношения с Президентом Бушем играют очень важную роль. Мне кажется, что Президент Буш понимает сегодняшнее состояние мира, может прогнозировать его развитие и ценит российско-американские отношения. И часто его личное вмешательство в тот или иной вопрос позволяет удержать уровень наших взаимоотношений и позволяет не перевести их в более низкую степень.

Вопрос: Вы можете назвать какие‑то конкретные области, где инерция, относящаяся к временам «холодной войны», по‑прежнему вмешивается в современные российско-американские отношения?

В.Путин: Я приведу только один пример. Некоторое время назад Министерство обороны США проинформировало нас о том, что собирается начать разведывательные полеты над Черным морем. И в качестве обоснования этих полетов, маршрута, который должен был проходить над пограничными с Россией районами Грузии, была предъявлена необходимость борьбы с терроризмом.

Наше Министерство иностранных дел было проинформировано об этом, и в послании содержался скрытый вопрос о том, как мы к этому относимся. Мы ответили, что не видим в этом никакой необходимости и никакого отношения к борьбе с терроризмом эти полеты не имеют и иметь не могут. Не надо быть военным экспертом, чтобы понять, что бороться с терроризмом с помощью самолетов-разведчиков, которые летают на высоте 8–10 тысяч метров, невозможно, это полная чушь.

В принципе Соединенные Штаты не обязаны нас об этом информировать. Если они хотят летать и прослушивать нашу территорию, вплоть до Поволжья с Юга, – что ж, нам это не очень нравится, но мы не можем это запретить. Но зачем писать очевидную чушь в качестве обоснования этих полетов – это курам на смех! И если уж мы партнеры, то мы считаем, что это просто не имеет под собой никаких оснований. Кстати сказать, после того, как Совет Безопасности Соединенных Штатов был проинформирован об этом, мы так поняли, что эта информация была доведена до Президента Соединенных Штатов, полеты прекратились, хотя они уже начались. Причем, обращаю Ваше внимание, они начались как раз в период разгара обсуждения проблем по Ираку, еще перед самым началом военных действий. Когда, казалось бы, не было необходимости подвергать никаким испытаниям взаимопонимание и партнерство.

Или возьмем последнюю внедряющуюся практику – визовую. Какой смысл вызывать каждого человека на собеседование в посольство со всей Российской Федерации, которая по территории, как мы знаем, самая большая страна в мире, и заставлять отвечать на совершенно дурацкие, не имеющие ничего общего с вопросами безопасности, вопросы анкеты? Например, женщин спрашивают: «Не являетесь ли вы проститутками?» Или всем остальным задают вопрос: «Не занимались ли вы терроризмом?» Даже если женщина когда‑то занималась или занимается проституцией, или человек занимался терроризмом, я думаю, что вряд ли он когда‑нибудь в этом добровольно сознается, отвечая на вопросы анкеты. Полный бред, ничего не имеющий общего с реальными задачами борьбы с терроризмом. Это просто нужно для людей, которые занимаются работой в спецслужбах (знаете, с тех времен, когда я еще сам работал в спецслужбах, их называли «взбиватели пены»). Вот они до сих пор сидят и эту «пену взбивают». Это имеет прямую связь с временами «холодной войны» еще и потому, что сегодняшнее эффективное противодействие угрозам требует повышения степени доверия и лучшего взаимодействия между специальными службами. Что нужно было бы сделать для того, чтобы обеспечить безопасность Соединенных Штатов и, соответственно, России? Нужно наладить лучшее взаимодействие между специальными службами, повысить доверие и получать в данном случае с точки зрения американских интересов более обширную и более полную информацию о тех людях, которые собираются въехать на территорию Соединенных Штатов, от российских спецслужб, которые лучше, чем кто‑либо другой, могут решить задачу обеспечения безопасности с этой стороны, потому что лучше, чем наши спецслужбы, на нашей территории никто работать не может.

Вопрос: Говоря о спецслужбах. Для спецслужб США, да и для самого Белого дома, ситуация в Ираке оказалась удивительной. В частности, удивление вызвал тот факт, что не было обнаружено оружие массового уничтожения. Вызвало удивление и то обстоятельство, что сразу же после военных операций развалились базовые институты в этой стране. В настоящее время в США развернулось широкое обсуждение относительно качества той разведслужбы, которой располагает страна.

Мне было бы любопытно узнать, на основании того, что у вашей страны сложились длительные отношения с Ираком и, наверное, Ирак находился в поле зрения ваших спецслужб, я хотел бы задать вопрос: для ваших спецслужб оказалось удивительным то, что не было найдено оружие массового уничтожения в Ираке, и оказалось ли удивительным то, что, по сути дела, мы стали очевидцами развала государственности?

В.Путин: Первое, что я хотел бы сказать, – я не согласен с теми критиками, которые полагают, что спецслужбы Соединенных Штатов проявили слабость и являются никчемными организациями. Это мощные и профессиональные структуры.

Вы знаете наше отношение к войне в Ираке, и я об этом говорил публично. С самого начала сказал и сейчас считаю, что это ошибка. Поэтому для нас нет ничего удивительного в том, какая ситуация там сложилась. Именно поэтому я и говорил, что это ошибка, потому что мы предвидели развитие ситуации именно таким образом, как это сейчас происходит. И прежде всего это касается политической стороны дела – развала государственности, о котором Вы сейчас упомянули. Но как можно было себе представить другой ход развития событий в случае демонтажа режима Саддама Хусейна? Конечно, государственность должна была развалиться, а как же иначе? Но причем здесь спецслужбы, я не понимаю.

Конечно, нам всегда представлялось, что есть опасность развала государства на отдельные составляющие части, дезинтеграция государства, и такая опасность сейчас имеет место быть. Конечно, мы знаем, что режим Саддама Хусейна не отличался либерализмом, и многие называли его преступным, и, видимо, для этого были все основания. Он боролся с фундаменталистами – истреблял их физически или сажал в тюрьму, высылал. Теперь Саддама нет, и мы являемся свидетелями инфильтрации на территорию Ирака большого количества членов различных террористических организаций.

Вопрос: А каких террористических организаций?

В.Путин: Со всего мусульманского мира. Различные фундаменталистские организации направляют туда своих боевиков. Эти организации борются с законными режимами в своих собственных странах и противостоят вообще всему цивилизованному миру в очень многих регионах планеты: в Афганистане, сейчас в Ираке, у нас, на Ближнем Востоке, в других частях света. И коалиционные силы получили сразу двух врагов: и остатки саддамовского режима, и те, с кем раньше сам Саддам боролся, это фундаменталисты, и это вторая линия фронта для сил коалиции. Это сложная задача – эффективно бороться с этим. Что касается оружия массового уничтожения, у нас не было здесь противоречий с Администрацией США. Мы тоже считали, что на территории Ирака вполне может быть оружие массового уничтожения. Вопрос, конечно, в том, что с ним происходит теперь. Это самое главное. И в этом смысле, конечно, было бы лучше, если бы вооруженные силы и специальные службы знали заранее, где что находится, и в первые часы военной операции захватили бы эти арсеналы. Но если этого не случилось, то я не склонен здесь на кого‑то нападать и заниматься критиканством. Я думаю, что мы должны действовать по‑другому. Мы должны объединить усилия для того, чтобы сделать все для нейтрализации этих возможных угроз.

Вопрос: Мне кажется, сейчас Вы подобрались к самой сердцевине проблемы. Как конкретно, Вы думаете, мы должны поступать в Ираке, чтобы нейтрализовать эти угрозы?

В.Путин: Именно эти или вообще как поступать в Ираке?

Вопрос: Я думаю, что Вы можете ответить на этот вопрос, как Вы сами пожелаете. Но давайте будем тогда говорить о том, что вообще нужно сделать. И готова ли Россия помочь, готова ли Россия послать свои войска, если будет на то дана резолюция ООН?

В.Путин: Мы считаем, что эффективно решать проблему Ирака можно, только привлекая самих иракцев. Нужно решать эту задачу с их участием и их руками. Но для того чтобы это было эффективно, они должны поверить в наши серьезные намерения, в наше желание восстановить суверенитет Ирака. Именно поэтому мы считаем, что должна быть повышена роль ООН. Не потому, что мы хотим как‑то сократить значение и роль Соединенных Штатов, а для того, чтобы изменить ситуацию в самом Ираке, дать понять иракскому народу, что ситуация качественно меняется. Ведь на сегодняшний день, в соответствии с международным правом, силы коалиции называют оккупационными силами. Это в соответствии с основополагающими документами в сфере международного права.

Конечно, как местное население должно относиться к силам, которые даже официально называются оккупационными? Мы должны изменить их статус. Мы должны завоевать симпатии иракцев. Мы должны привлечь на свою сторону мусульманские, арабские страны, от настроя которых на решение проблемы очень многое зависит в регионе.

Вопрос: Как Вы думаете, быстро можно было бы изменить официальный статус этих оккупационных войск? За три месяца?

В.Путин: Формально этот статус можно изменить очень быстро, если будет принята соответствующая резолюция ООН, которая определит мандат международных сил. Они сразу превратятся в международные силы. Но при этом, на наш взгляд, на взгляд России, мы должны оставаться на почве реальности. Мы должны признать, что Соединенные Штаты взяли на себя огромную ответственность, несут материальные и людские потери. И как бы мы ни говорили о сложности ситуации, но сегодня силы коалиции – это, по сути, единственная силовая составляющая на этой территории. Мы по ситуации середины 90-х годов в Чечне знаем, что стоит только допустить вакуум власти, и начнется неконтролируемое развитие событий в очень негативном направлении. Мы считаем, что это нужно обязательно иметь в виду. И мы, конечно, будем и дальше работать над приемлемой резолюцией Совета Безопасности ООН. Но исходим из того, что на практике мы должны действовать аккуратно. И это значит, что должен быть переходный период. И передавать все целиком и полностью, в том числе в области силовой составляющей, местным властям можно будет по мере их укрепления.

Мы считаем, что наша позиция очень прагматичная, очень гибкая. Вы знаете мою позицию – я считаю, что эти международные силы вполне могли бы возглавить и Соединенные Штаты, хотя с таким моим мнением далеко не все соглашаются. Но для нас важно, если резолюция будет принята, чтобы там был четко и ясно прописан мандат этих международных сил, сроки пребывания и все другие формальные юридические вещи, которые оговариваются в случае принятия резолюций подобного рода.

Что касается возможности направления наших воинских контингентов в Ирак. До принятия резолюции мы даже не обсуждаем этот вопрос. Поэтому прямо сейчас я на него Вам ответить не могу. Но если Вы позволите, я бы высказал несколько мыслей вслух, даже, пожалуй, одну мысль вслух, над которой стоит задуматься. Это не ответ на Ваш вопрос, это просто беседа за чаем, но это то, над чем следует подумать. Конечно, чем больше там разных контингентов, тем больше политическая база поддержки коалиционных сил. И это, конечно, очень важно. Но с военно-технической точки зрения ничего хорошего в этом нет. Уже сейчас эти многонациональные, а я бы так сказал – разношерстные силы, ничего хорошего не привносят в стабилизацию ситуации в Ираке. Для того чтобы действовать там эффективно, там должны быть профессионалы, должны быть люди, которые понимают, где они находятся, знают обычаи местного населения и в состоянии уважать эти традиции, умеют наладить контакт, умеют показать силу и умеют быть великодушными.

Сегодня, по имеющимся у нас сведениям, это плохо подготовленные вооруженные формирования, которые еще имеют тенденцию как можно быстрее поменяться, в течение трех-четырех месяцев, а затем приезжают новые, необученные люди и совершают уже по второму, по третьему разу одни и те же ошибки.

Вопрос: А контингенты каких стран имеются в виду?

В.Путин: Из разных стран, которые там находятся.

Вопрос: Коалиционные?

В.Путин: Я не буду их называть. Вы знаете, видимо, лучше, чем я. Одни злоупотребляют алкоголем, другие пишут какие‑то обидные и оскорбительные для местного населения лозунги и вызывают многотысячные демонстрации против коалиционных сил, третьи начинают торговать оружием. В общем, многонациональные силы – это, конечно, с политической точки зрения хорошо, с военной точки зрения – ничего хорошего в этом нет. Я считаю, что американцы вполне могли бы возглавить силы международной коалиции, потому что нужно одно ясное и волевое начало.

Но есть здесь и известный политический минус, потому что пока местное население какого‑то восторга по поводу присутствия американских военных не испытывает, надо сказать об этом честно. Но я думаю, что для того чтобы исправить ситуацию, нам нужны терпение и координация усилий.

Вопрос: Но Вы предполагаете, что вооруженные силы США в течение длительного времени должны будут оставаться как самые многочисленные?

В.Путин: Сейчас трудно ответить на этот вопрос. Все будет зависеть от того, как ситуация будет развиваться. Я не исключаю.

Вопрос: Но Вы можете конкретно предложить какие‑то варианты, когда Россия предложила бы свою помощь в решении ситуации в Ираке?

В.Путин: Я сейчас только что сформулировал нашу позицию.

Вопрос: Но я имею в виду не только направление туда войск, а и другие возможные подходы.

В.Путин: Да, конечно. У нас очень большой опыт сотрудничества с Ираком на протяжении десятилетий. Очень многие предприятия построены благодаря советской и российской технической помощи. Это в значительной части может быть устаревшее оборудование, есть и что‑то более современное. Во всяком случае, у нас есть хороший опыт общения с иракцами, есть высокая степень доверия между нашими специалистами и теми коллегами, с которыми они работали в неполитической сфере, в сфере экономики, транспорта, нефтедобычи, инфраструктуры. И конечно, мы могли бы и сами принять участие в процессе восстановления Ирака и привлекать иракских специалистов, активизировать их работу по наведению порядка, по возрождению страны и по созданию там нормальной обстановки, могли бы заняться подготовкой специалистов. И я думаю, что у нас нет таких уж острых противоречий с Соединенными Штатами, и мы все‑таки могли бы сыграть какую‑то позитивную роль в ходе подготовки и выработки международных решений, в том числе в рамках ООН. Тем более что основные партнеры Соединенных Штатов, в том числе, уверяю вас, и в Европе, не хотят расширять эту трещину, которая образовалась в результате иракских событий, между Соединенными Штатами и некоторыми традиционными союзниками, все хотят залатать ее как можно быстрее и пойти вперед. Это я могу с полной уверенностью сказать.

Вопрос: Не видите ли Вы каких‑либо параллелей, которые можно было бы отследить, в том, что происходит в Ираке сейчас у США, с тем, что происходило в Афганистане у СССР в свое время?

В.Путин: Мне кажется, что вообще проводить какие‑то исторические параллели – дело очень щекотливое.

Советский Союз пытался улучшить для себя ситуацию в Афганистане. Она в принципе и так была не очень плохая. Он решил улучшить – и «улучшил» с помощью войны на десять лет. Соединенные Штаты начали военные действия с режимом, который, по сути, противостоял международному сообществу в течение длительного периода времени. И в этом большая качественная разница. Причем это режим, который не проявил никакого желания к изменению своей природы, не склонен был ни к каким компромиссам. И даже наши прямые усилия, прямое давление на Саддама не достигли результата. Поэтому ставить на одну доску действия Советского Союза в Афганистане и Соединенных Штатов в Ираке я бы не стал.

Вопрос: А может ли так получиться, что теперь Америка там застрянет на 10 лет?

В.Путин: Думаю, что то, что сейчас Администрация США пытается сделать – а она пытается интернационализировать ситуацию, – это, конечно, правильно. Потому что такая опасность существует. Но для того чтобы состоялась эта интернационализация, нужно учитывать интересы всех тех, кого пытаются вовлечь в решение этой проблемы, и прежде всего самого иракского народа. Но Ваши опасения не лишены оснований. Конечно, это может стать новым центром, новым магнитом, который привлекает, как я уже говорил, все деструктивные элементы со всего мира. И они там будут чувствовать себя достаточно комфортно, хотя Ирак по рельефам местности не горная страна, как Афганистан, но проблемы они могут создавать долго.

Вопрос: По последнему Вашему визиту, насколько я понимаю, тот проект резолюции, который был представлен, все‑таки не включал в себя положение о международных вооруженных силах, к которому Вы призывали?

В.Путин: Нет.

Вопрос: Вы, наверное, были разочарованы, что он раньше пошел?

В.Путин: Ну, Вы знаете, это молодой человек может быть разочарован, когда после заключения брака узнает, что капитал невесты гораздо ниже, чем тот, на который он рассчитывал. Мы просто работаем. Мы бы хотели, чтобы это было, но, к сожалению, наши партнеры не сформулировали в этой части свои предложения. Будем работать дальше. Осень хорошая, теплая, время есть.

Вопрос: Вы знаете, речь идет ведь об очень больших издержках, связанных с восстановлением Ирака. Хотелось бы знать, в таких странах, как Россия, по отношению к которым режим Ирака имел большие задолженности, обсуждался ли вопрос о возможности снятия этих задолженностей как одной из возможностей оказания содействия в этот переходный период по восстановлению Ирака?

В.Путин: Да, это, конечно, вопрос, разрешение которого требует больших денег. И я думаю, что Президент Соединенных Штатов прав, когда говорит, что если уж Штаты выделяют на это деньги, то они имеют право принимать принципиальное решение по поводу того, как их тратить. Это честная, справедливая постановка вопроса. Президент мне честно об этом в Кэмп-Дэвиде сказал. И какие у меня могут быть возражения? И я бы так думал, если бы Россия выделяла десятки миллиардов долларов. Неужели мы выделим десятки миллиардов и отдадим их кому‑то тратить? Там дядя какой‑то добрый придет и будет ими распоряжаться – нашли дурака. Ну и правильно он говорит.

Что касается долгового бремени, долговых обязательств Ирака перед многими странами, в том числе и перед Россией, то это вопрос, конечно, в этой же логике. И конечно, мы понимаем, что списание долгов помогло бы расчистить ситуацию для возрождения Ирака. Вы знаете, Россия не богатая страна, и нам наших долгов никто не прощает. На протяжении последних десяти лет нам многократно обещали то дать 40 миллиардов кредитов на хороших условиях, то списать наши долги. Нас постоянно обманывали. Мы платим по долгам бывшего Советского Союза. Непонятно, зачем нам это нужно, и я бы никогда не согласился с этим. Но прежнее руководство согласилось, приняло это решение, и мы исполняем эти обязательства и платим за все республики бывшего Советского Союза.

Россия – не богатая страна, но по списанию долгов беднейшим странам мира в абсолютных величинах мы, по‑моему, занимаем второе или третье место среди всех развитых стран после Франции и Японии. В абсолютных величинах больше всех, больше, чем Соединенные Штаты. Ирак по своим параметрам, по возможностям экономики не относится к беднейшим странам мира. Он относится к странам среднего развития. И он в состоянии платить. Вопрос только в том, чтобы восстановить политическую сферу, инфраструктуру, создать ситуацию стабильности. Эта страна в состоянии сама себя обеспечить, и, может быть, не потребуется таких огромных вливаний со стороны для собственного развития, и будет платить по долгам.

Но мы понимаем тем не менее уникальность положения сегодняшнего Ирака и готовы в рамках Парижского клуба рассмотреть возможность частичного списания долгов, но, разумеется, будем делать это совместно с теми странами, которые тоже являются кредиторами Ирака. И это не будет наше единоличное решение, это должно быть согласованное решение, это должны быть общие правила для всех.

Вопрос: Может быть, на минутку остановимся на Иране?

Вы верите Ирану, когда он заявляет, что у него нет программ по созданию ядерного оружия?

В.Путин: Вы знаете, я думаю, что в межгосударственных отношениях, тем более по проблемам и по вопросам такого уровня, мы вряд ли должны руководствоваться такими соображениями: веришь – не веришь. У нас нет оснований сомневаться в том, что нам говорит иранское руководство. Но мы исходим из того, что если, как иранское руководство говорит, у них нет планов на производство оружия массового уничтожения, ядерного оружия, то мы тогда не видим оснований для того, чтобы не допустить МАГАТЭ ко всем программам Ирана в ядерной сфере.

У нас есть свои интересы в Иране. Иран – наш сосед, мы имеем многовековые традиции добрососедских отношений с этой страной. Но с точки зрения проблем нераспространения у нас здесь с Соединенными Штатами полное понимание. И я даже смею утверждать, что по этому вопросу так же, как по вопросу борьбы с террором, мы, на наш взгляд, можем являться не только партнерами, но и союзниками в полном смысле этого слова. Нам хочется только, чтобы были выработаны единые правила, единые и универсальные для всех.

Мы постоянно слышим, что в Соединенных Штатах вводятся какие‑то санкции в отношении тех или иных российских предприятий, которые подозреваются в недозволенных экономических связях с Ираном. Но у нас есть информация о том, что в не менее чувствительных направлениях, а может быть, даже в более чувствительных и более опасных направлениях, с Ираном сотрудничают европейские и американские фирмы. Что‑то я ни разу не слышал о введении против них каких‑то санкций. Почему? Мы готовы и мы хотим бороться с распространением оружия массового уничтожения. Мы выступаем за строгое соблюдение всех режимов нераспространения, за укрепление этих режимов, за выработку единых стандартов и единых правил поведения в этой сфере.

Вопрос: Когда Вы говорите, что у Вас есть полное понимание с США в этой области, это понимание включает решение, принятое Россией по строительству и завершению ядерного реактора в Бушере?

В.Путин: Мы должны понять, какие сферы сотрудничества в ядерной области являются опасными и что в этом сотрудничестве может привести к созданию атомного оружия. Мы не только слушаем, но и слышим наших партнеров, в том числе американских, и некоторые вещи считаем справедливыми. Например, их профессиональное замечание о том, что отработанное топливо может обогащаться и потом использоваться как компоненты ядерного оружия. И наши специалисты так же считают и подтверждают это. Поэтому мы поставили вопрос перед нашими иранскими коллегами о том, что отработанное ядерное российское топливо должно быть возвращено в Россию, и добиваемся внесения соответствующих изменений в наши договоренности.

Мы считаем, так же как наши американские коллеги и партнеры, что у Ирана нет оснований не ставить под контроль МАГАТЭ все свои ядерные программы. И наши позиции здесь полностью совпадают с американскими. Но это не значит, что мы, не договорившись о принципах взаимодействия в этой области, будем свертывать все наши программы.

Вопрос: Вот в этом контексте, с учетом того обстоятельства, что вы ставите вопрос о возвращении отработанного топлива и постановку под контроль МАГАТЭ ядерных программ, Соединенные Штаты согласны с тем, что вы все‑таки завершите свой проект в Бушере?

В.Путин: Мы не думаем, что мы обязаны спрашивать их разрешения, если считаем, что мы вправе действовать так, как считаем нужным, не нарушая взятых на себя обязательств в сфере нераспространения ядерного оружия.

Мы взяли на себя определенные обязательства в ходе переговорных процессов по проблемам нераспространения, и мы их соблюдаем. Но мы против использования этих «страшилок» распространения в конкурентной борьбе.

Вопрос: Я понимаю, что этот вопрос, касающийся завершения проекта в Бушере, стоит полностью в повестке дня между вами и Ираном. Но нам просто было интересно, Буш по‑прежнему возражает против этого или он снял свои возражения? Может быть, точнее спросить так: удалось ли Вам его успокоить в этом отношении?

В.Путин: Я думаю, что о позиции Президента Соединенных Штатов лучше спросить самого Президента. Но его беспокоит эта ситуация. Мы понимаем, что конкретно его беспокоит, и предлагаем выработать единые правила работы в этой сфере, я уже об этом сказал. Мы ничего не имеем против того, чтобы мы плотнее работали. Нам говорят, что наши компании работают, нарушая что‑то, против них санкции применяются. А в то же время нам достоверно известно, что американские и западноевропейские компании работают в еще более чувствительных сферах, тоже в ядерных, и ничего, им все можно. Почему? Мы не можем согласиться со всеми претензиями в наш адрес, потому что мы не видим объективности в подходах.

Вопрос: Дело в том, что для США вообще традиционно ставить под вопрос демократию в России. Вы, наверное, сами это почувствовали на себе, когда в преддверии Вашего визита в США в американских изданиях была развернута кампания под лозунгом отсутствия демократии в России. Эта кампания, конечно, спонсировалась в большой степени самими российскими источниками, но приняли в ней участие и американские представители. Естественно, речь шла о том, что в России якобы установлены некоторые ограничители свободе слова и другим институтам демократии.

Считаете ли Вы, что для России уместно широкое общение с возможными постановками под вопрос позиций друг друга, как это имеет место в западной демократии? Или же Вы считаете, что для России более подходит управляемая демократия, управляемая сверху вниз?

В.Путин: Первое, что мне хочется сказать, это то, что Россия, по моему глубокому убеждению, не должна претендовать ни на какую исключительность и ни на какую особенность, особенно в сфере демократии. И базовые ценности демократии должны быть идентичны тем, которые утвердились в свободных странах, в странах с развитой демократией и рыночной экономикой. Конечно, во всех странах существуют свои особенности. Это факт. Где‑то мы имеем дело с президентскими формами управления, где‑то с парламентскими.

Мы имеем разную практику применения общепризнанных норм гуманитарного права. Но в целом основные принципы гуманизма, прав человека, свободы слова являются базовыми, и в этом смысле Россия не имеет права претендовать на какую‑то эксклюзивность.

Я прошу вас только обратить внимание на то, что если в европейских странах, в Северной Америке все эти принципы утверждались в течение столетий, и сейчас мало кто хочет вспоминать, скажем, период инквизиции, то в России эта инквизиция закончилась только в конце 80-х годов. Но за последние 10–12 лет произошли просто фундаментальные изменения и в сознании населения, и в политической системе государства.

У нас пока очень слабая, но все‑таки сложившаяся уже многопартийная система. У нас регулярно проводятся выборы на всех уровнях, начиная от местного уровня власти и кончая федеральным – парламента и Президента. И это действительно свободные выборы. Можно говорить о различных ухищрениях, которые называют предвыборными технологиями, но возможность использовать эти технологии свободна для любых политических сил.

Конечно, очень многие вещи у нас находятся еще в стадии становления. И мы стараемся и будем стараться дальше обеспечивать эти фундаментальные основы демократического общества, в том числе и свободу прессы. У нас есть категория людей, которые разбогатели и стали миллиардерами, как у нас говорят, в одночасье. Их государство назначило миллиардерами: просто раздало государственное имущество практически бесплатно. Они так сами и говорили: меня назначили миллиардером. Потом, по ходу пьесы, у них создалось впечатление, что на них Боженька заснул, что им все – можно. И, по сути, была предпринята попытка создать в России систему такого олигархического правления, когда за спиной видимых политических фигур вставали люди, которые на поверхности себя не показывали, но реально формулировали политические решения общенационального значения.

Напомню, что тогда западной общественности это не очень нравилось. Эти так называемые олигархи, они люди умные, пронырливые, они прекрасно поняли, как можно манипулировать общественным мнением, и, по сути, так же, как поступали с природными ресурсами, начали поступать и со средствами массовой информации, и с общенациональными каналами телевидения, и так далее, подчиняя их своим групповым интересам, подменяя общенациональные интересы групповыми.

Для того чтобы обеспечить реальную свободу прессы, мы должны обеспечить возможность экономической независимости средств массовой информации. И мы настойчиво будем это делать, и всячески будем поддерживать реальную независимость прессы, даже если нам не нравятся те идеи и те мнения, которые высказываются в средствах массовой информации. Но все время есть какое‑то противодействие и противостояние между средствами массовой информации и властями предержащими, теми, кто в данный момент контролирует политическую власть в стране. Это естественная и благотворная борьба, благотворная в конечном итоге для общества. И надо сказать, что то там, то здесь мы видим примеры достаточно жесткого давления государства на средства массовой информации.

Давайте вспомним период начала войны в Ираке, о котором мы так много говорили. По нашему мнению, на представителей прессы, в том числе и в Соединенных Штатах, на многих из них было оказано серьезное давление, а некоторые лишились работы. И мы не поднимаем по этому поводу истерики. Ничего здесь хорошего нет, но мы понимаем, что это в принципе естественное противостояние между властью и свободной прессой. Вообще многие вещи, связанные с демократией, у нас внедряются на примере того, что мы видим в развитых странах, в странах с так называемой устойчивой демократией, в том числе так называемые «грязные» предвыборные технологии. Я не хочу, чтобы это выглядело в качестве оправдания. Ничего здесь хорошего для нас тоже нет, но я хочу напомнить российскую поговорку: нечего на зеркало пенять, коли рожа кривая.

Вопрос: Говоря о выборах, хотелось бы коснуться ситуации, связанной с предстоящими завтра выборами в Чечне. Кадыров многими воспринимается как незаконный избранник. И сейчас, когда вполне определенно можно говорить о том, что он будет избран, не послужит ли это своего рода детонатором для дальнейшего насилия?

В.Путин: Я не думаю, что это послужит детонатором для дальнейшего насилия. Наоборот. Во‑первых, еще неизвестно, кто будет избран.

Что касается выборов в Чечне, то, как Вы понимаете, к ним шли последовательно в течение длительного времени. И более полугода назад был проведен референдум по конституции Чеченской Республики, в котором приняли участие 80 процентов избирателей. И, как Вы понимаете, силой невозможно было заставить людей прийти на избирательные участки, чтобы проголосовать за эту конституцию. Это тот случай, когда мы можем говорить о голосовании ногами в позитивном смысле этого слова. В этой конституции черным по белому написано, что Чечня является неотъемлемой составной частью России, территория Чечни – составная часть Российской Федерации. И люди за это в Чечне проголосовали. Объективный и независимый наблюдатель прекрасно понимает, что именно это было для нас критическим моментом, это было для нас самым главным.

Что происходит сейчас, что должно произойти завтра, выборы в Чечне – это тоже очень важный элемент политического урегулирования, и он тоже принципиального характера. Но все‑таки по степени важности это уже не такой важный момент, как голосование на референдуме по конституции. Это уже внутриполитическая ситуация в самой Чечне.

Что касается возможных кандидатов, которые были зарегистрированы, то должен сказать, что среди них не было ни одного такого, который был бы для нас неприемлем. Все они, как правило, живут в Москве либо работают в самой Чечне и назначены из Москвы. Все полностью, однозначно поддержали референдум и проголосовали за Чечню в составе России. Из числа тех, кто был зарегистрирован в качестве кандидата на должность Президента Чеченской Республики, нет ни одного человека, который бы высказывал какие‑то сепаратистские фундаменталистские взгляды. В этом смысле самой неудобной для Москвы фигурой является как раз сам Кадыров. Потому что он – единственный среди всех кандидатов, который воевал с федеральным центром с оружием в руках среди сепаратистов. И я как раз, наоборот, надеюсь, что его контакты с теми людьми, которые еще противостоят нам в Чечне, и влияние на них будут позитивными. В конечном итоге, если он победит – хочу это подчеркнуть, еще неизвестно, кто победит, – но если он победит, я надеюсь, что это будет как раз элементом, который может позитивно повлиять на развитие ситуации в Чечне.

Должен сказать, что мы работаем не только с Кадыровым и наша работа по политическому урегулированию не ограничивается только подготовкой президентских выборов.

Вопрос: В Кэмп-Дэвиде Президент Буш поднимал вопрос о Чечне?

В.Путин: Я проинформировал его о той ситуации, которая там сейчас складывается.

Вопрос: Ну а сам он ставил этот вопрос?

В.Путин: Я уж сейчас не могу точно воспроизвести. Во всяком случае, мы эту проблему обсуждали. Но я могу сказать: не нужно забывать, что выборы в Чечне – это только один из элементов политического урегулирования. Мы готовим и следующие шаги. Мы готовим договор о разделении полномочий между федеральным центром и республикой. Мы будем готовить выборы в парламент Чечни. Я обращаю внимание – мы работаем со всеми силами, которые в Чечне хотят разрядить ситуацию и привести ее в нормальное состояние. Мы, например, не признавали юридические полномочия бывшего парламента. Но мы в контакте сегодня со всеми членами бывшего парламента Чечни. И они имеют возможность принять участие в политической борьбе, в политической жизни Чечни в полном объеме. Уверен, что будут принимать участие и в будущих выборах в парламент.

Как Вы знаете, совсем недавно этот непризнанный нами парламент принял решение о лишении власти господина Масхадова. А бывший представитель господина Масхадова объявил о своем желании принять участие в выборах в Государственную Думу Российской Федерации. В общем, мы работаем по очень многим направлениям. Но, конечно, было бы наивным считать, что ситуация в Чечне близка к полной нормализации. Нельзя забывать, в какой обстановке жило население Чечни в течение почти десяти лет – в обстановке тотального насилия.

Мы с Вами говорили о том, как, в какие сроки можно перейти к нормализации ситуации в Ираке. И мы считаем, что там должен быть какой‑то переходный период, там нужно время для того, чтобы решать многие текущие вопросы, чтобы подготовить ситуацию к выборам. В Чечне другая ситуация – это внутренняя проблема России, она замешана на очень многих вопросах. Но много и совпадающих элементов.

Но, во‑первых, я хочу подтвердить, что мы понимаем – окончательного урегулирования можем добиться, только используя политические, а не военные средства. Во‑вторых, хочу сказать, что кроме нас вряд ли кто‑нибудь лучше знает, что нужно делать в Чечне. Выборы в Чечне и выборы в Калифорнии – это разные вещи. Насколько мне известно, вы пока с выборами в Калифорнии как следует справиться не можете.

Вопрос: Можно задать последний вопрос по Чечне?

Ситуация в Чечне напоминает ситуацию в Ираке в настоящее время в том смысле, что еженедельно там погибают солдаты – 3, 5, 6 человек в неделю. Аналогичным образом происходят террористические акты в Москве. Вы сказали о том, что Чечня является неотъемлемой частью Российской Федерации. А стоит ли оно того?

В.Путин: Стоит. Я думаю, что Вы согласитесь со мной, в чем разница между Ираком и ситуацией в Чечне: где находятся США и где находится Ирак? И я не буду сейчас задавать вопрос, какие цели преследуют Соединенные Штаты в Ираке и какие задачи они там решают. А теперь представьте себе, что то же самое вы имеете в Техасе. Совершенно другой аспект. Для нас решение проблемы Чечни – это сохранение территориальной целостности государства, а для нас всех, в том числе и для вас, это жесткий барьер на пути фундаментализма в этой части Европы.

Напомню, что когда Чечне де-факто была предоставлена независимость, а так произошло в 95-м году, фундаменталисты этим не ограничились. Они в 99-м году начали новую войну, неспровоцированно напав на Дагестан, соседнюю республику, с целью создания нового, ранее никогда не существовавшего государства, исламского халифата от Черного до Каспийского моря. Для нас это означает дополнительное отторжение территории от Российской Федерации и дестабилизацию ситуации в районах компактного проживания мусульманского населения. Для нас всех, в том числе и для Соединенных Штатов, это означает дальнейшее усиление фундаментализма в исламском мире.

Поэтому в интересах Соединенных Штатов поддержать усилия России, направленные на стабилизацию ситуации на Кавказе, поддержать по всем линиям, прежде всего в политической сфере. Мы видим понимание этой ситуации со стороны Президента Соединенных Штатов, он мужественный, прямой человек. Но мы не всегда встречаем понимание со стороны различных ведомств и министерств Соединенных Штатов. По нашему мнению, и это тоже является явным признаком рудиментов «холодной войны». Мы считаем, что это ошибочная политика. Неправильно считать членов «Аль-Каиды», которые воюют у нас в Чечне, сторонниками независимости и демократического развития Чечни и считать тех же самых представителей «Аль-Каиды», которые воюют в Афганистане или в Ираке, преступниками. Такая политика не приведет к эффективным результатам совместной работы по борьбе с терроризмом.

Вопрос: В силу Вашей предыдущей занятости многие люди в России да и за рубежом полагают, что представители спецслужб в настоящее время оказывают чрезмерно большое воздействие на внутриполитические дела в стране. Могли бы Вы на это как‑то прореагировать, тем более что такого рода сообщения поступают и из самой российской прессы?

В.Путин: Вы знаете, отец ныне действующего Президента Соединенных Штатов, как известно, перед тем, как стать президентом страны, был директором ЦРУ. От этого он не перестал быть политиком, который очень многое сделал для своей страны, он не перестал быть демократом, не перестал быть просто порядочным и приятным человеком, в чем я еще раз смог убедиться, когда он счел возможным и оказал мне честь, приехав ко мне в гости в Сочи. Знаете, ведь мы не с Луны свалились, мы родились в этой стране, жили в этой стране, мы продукты того времени, в котором мы жили, это факт. Прежний Президент, первый Президент России, был кандидатом в члены Политбюро Центрального Комитета, а между тем это человек, который сделал, может быть, самое главное за новейшую историю страны – дал ей свободу.

Поэтому я думаю, что навешивать различные клише и «лейблы» – это, конечно, дело простое, но, на мой взгляд, очень неэффективное, я бы даже сказал, примитивное с точки зрения политической борьбы. Я думаю, что российский народ, избиратели России будут принимать решение по поводу того, что было сделано правильно, а где были допущены ошибки, что было сделано в национальных интересах, а что мы просмотрели. И уверен, что народ России не нуждается в подсказке со стороны.

Вопрос: В личном плане сейчас, оборачиваясь назад с высоты сегодняшнего дня и сегодняшнего положения и думая о том ведомстве, в котором Вам пришлось работать, каких‑то аспектах, шагах или действиях, которые Вам пришлось предпринимать, испытываете ли Вы сейчас по отношению к ним какое‑то сожаление или, может быть, считаете неправильным?

В.Путин: Когда я работал в органах безопасности – нет, конечно, нет. Вообще не было ничего такого, за что мне могло бы быть стыдно. Чем занимается разведка, Вы знаете. Но в рамках этой работы – не только для своей собственной страны – нет ничего такого, что бы мешало мне свободно, открыто смотреть в глаза своим коллегам из других стран. Была работа с людьми, информационная работа, аналитическая, интересная и профессиональная, работа с информацией. Это была интересная профессиональная работа.

Вопрос: Ну а если говорить о самом КГБ, у него‑то были, так сказать, в биографии «черные пятна», как Вы считаете?

В.Путин: Вы знаете, КГБ – это очень большая организация. Она занималась и политическим сыском, и чистой контрразведкой. Комитет занимался и внешней разведкой. Были в истории органов безопасности – они назывались по‑разному, но началось название с Чрезвычайной комиссии в 1917 году, и потом были разные названия: Министерство госбезопасности, Народный комиссариат внутренних дел и так далее – разные исторические периоды. И были периоды времени очень тяжелые, «черные страницы» в истории Советского Союза, связанные с многочисленными репрессиями. И в качестве основного инструмента этих репрессий выступали органы безопасности. Это было в 30-х годах прошлого века и продолжалось практически до смерти Сталина, до 1953 года. Обращаю Ваше внимание на то, что я родился в 1952 году, окончил Петербургский университет со всеми его демократическими традициями в 1980-м. Может быть, самое главное, что я вынес из этих лет обучения, – это уважение к праву. Поэтому я не считаю – и я лично, и большие группы населения в Советском Союзе, а в Советском Союзе компартия, допустим, это же была государствообразующая, государственная структура, объединяющая более 20 миллионов человек, – что теперь все эти 20 миллионов человек должны посыпать голову пеплом.

Ведь даже период массовых репрессий, он хоть и является самым «черным периодом» в истории органов безопасности, но это же очевидно, что не органы безопасности Советского Союза были инициаторами этих массовых репрессий, они были инструментом в руках компартии. Они так и назывались: «Вооруженный отряд партии».

У нас долго дискутировался вопрос, особенно в начале и середине 90-х, о том, стоит ли объявлять вне закона саму компартию. Я думаю, что все‑таки правильно решили не делать этого, чтобы не вносить раскол в общество. Вот сейчас очень много говорят (и вопрос Ваш коллега задавал) о том, что сегодня представители органов безопасности сильно влияют на внутреннюю политику в России, и не является ли это предвестником возвращения каких‑то старых времен. Мне примерно такой вопрос задавали и в Колумбийском университете. Уверяю Вас, что это надуманные страхи. Мы помним, мы должны, обязаны помнить все негативное, все то ужасное, с чем мы столкнулись в XX веке. Мы должны сделать из этого выводы, мы заплатили за это очень дорогую цену. У нас погибли миллионы людей в лагерях. Тоталитарный режим довел страну до национальной катастрофы, до распада Советского Союза. И мы это прекрасно понимаем, отдаем себе отчет в этом. И народ России сделал для себя однозначный и бесповоротный вывод. Мы твердо встали на путь развития демократии и рыночной экономики. Даже если бы кто‑то захотел, развернуть страну в обратную сторону уже никому не удастся.

Что касается определенной реконструкции в правоохранительной сфере, усиления, скажем, органов безопасности. Мы провели слияние, допустим, пограничных войск и Федеральной службы безопасности, другой спецслужбы, оптимизируем их деятельность – это совершенно другое дело. Это вызвано необходимостью и требованиями сегодняшнего дня, реалиями сегодняшнего дня, необходимостью улучшения и повышения эффективности борьбы с терроризмом и преступностью.

Многие страны сейчас задумываются над этим и производят соответствующие реконструкции в этой сфере. В Соединенных Штатах, например, создано просто новое суперминистерство – министерство внутренней безопасности. Я думаю, что это правильное решение, потому что должен быть какой‑то орган, который координирует деятельность в этой сфере, всю информацию собирает у себя. Мы, к сожалению, не можем принимать аналогичного решения, потому что ваше ведомство имеет несколько тысяч новых сотрудников, а мы не увеличиваем количество сотрудников органов безопасности и специальных служб, мы их, наоборот, до последнего времени постоянно сокращали. Мы говорили только об оптимизации структуры. Говорить о возможном возвращении к советским временам в связи с реконструкциями в правоохранительной области в Российской Федерации – это все равно что, ссылаясь на создание министерства внутренней безопасности США, говорить о том, что мы наблюдаем – или живем в состоянии угрозы – возвращения во времена маккартизма в США. Полная чушь, и ничего не имеет общего с действительностью.

Вопрос: Вы были приглашены в Кэмп-Дэвид, в то же время Жак Ширак и Герхард Шредер не были приглашены в Кэмп-Дэвид. Можете ли Вы на основании этого сказать, что сейчас Россия стоит ближе к США или по крайней мере к Администрации Буша, нежели Франция и Германия?

И второй вопрос, несколько связанный с предыдущим. Мы стоим на пороге вступления ряда бывших составных частей советской империи в ЕС, которое произойдет в следующем году. И таким образом границы ЕС придвинутся к российским границам. Можете Вы себе представить такую ситуацию, что и Россия в будущем вступит в ЕС?

В.Путин: Во‑первых, что касается нашей близости с Администрацией США, я подтверждаю: да, у нас хорошие, близкие отношения. Я в ходе нашей сегодняшней беседы говорил много вещей критического характера, но отличительной чертой, характеризующей зрелость наших отношений с Соединенными Штатами, является то, что мы это говорим друг другу прямо, не стесняясь и не надувая от обиды губы. И должен сказать, что именно в таком контексте, в таком духе у нас прошли переговоры в Кэмп-Дэвиде. Мы, честно говоря, не обо всем там договорились, но мы очень довольны тем, как это было сделано со стороны наших американских партнеров, и самим духом наших отношений. Это говорю совершенно откровенно. Мы обсуждали с Вами такие злободневные и чувствительные вещи абсолютно открыто, и это подчеркивает характер наших отношений. Я считаю, что в этом есть какая‑то новизна положительного характера.

Что касается отношений США с их европейскими партнерами, мы, конечно, внимательно следим за тем, что здесь происходит, но это не наше дело. Нам даже представляется, что это такая «ссора в святом семействе», и рано или поздно это все зарубцуется. И чем меньше здесь эмоций, тем лучше. Здесь я вижу только одну пользу для нас. Все увидели, и в Соединенных Штатах, и в Европе: мы не заинтересованы, мы не хотим, не стремимся и не делаем ничего, что внесло бы какой‑то дополнительный разлад в отношения между Соединенными Штатами и их традиционными партнерами и союзниками. Больше того, мы считаем, что глобальные угрозы таковы, что мы должны стремиться к объединению наших усилий и будем всячески стараться доказать это в нашей практической политике.

Что касается отношения наших европейских партнеров к нашим контактам с Администрацией и к качеству наших контактов, то не думаю, что это вызывает какую‑то озабоченность с их стороны. И прежде всего потому, что мы не делаем из этого никакого секрета, мы ведем себя последовательно по всем вопросам. Наши отношения абсолютно открыты, мы ничего не скрываем. И всем все ясно, что мы делаем. Больше того, наши европейские партнеры с пониманием относятся к тому, что у нас есть свои национальные интересы в развитии отношений с Соединенными Штатами. Мы ни разу – ни намеком, ни впрямую – не то что не услышали, а даже не почувствовали ничего такого, что вызывало бы какое‑то напряжение у наших европейских партнеров в связи с развитием наших отношений с США. Да, есть проблемы сегодня текущего дня с Ираком, но в целом наши европейские партнеры постоянно подчеркивают, что они поддерживают нашу политику по этому направлению и считают, что это движение в правильном направлении.

И самое главное заключается в том, что мы не интригуем, мы проводим ясную, понятную политику, основанную на определенных принципах. С ними можно соглашаться или не соглашаться, спорить, поддерживать, но, во всяком случае, наша позиция понятна и прогнозируема.

Что касается наших взаимоотношений с Евросоюзом, то это самый крупный торгово-экономический партнер Российской Федерации. На долю Евросоюза приходится, с учетом расширения, более 50 процентов. Мы географически находимся в Европе.

Вопрос: И в Азии?

В.Путин: Да, конечно. Но все‑таки основные ресурсы – человеческие, производственные, технологические, инфраструктурные – все‑таки сосредоточены в европейской части. И самое главное заключается в том, что по своей ментальности, по культуре российский народ – это европейский народ. У нас много общего, много общих интересов с Европой.

Есть проблемы, связанные с расширением. Они главным образом лежат в торгово-экономической сфере и в визовой политике. Мы считаем, что в Европе не должно возникать новых разделительных линий, но мы понимаем и свою ответственность в решении очень многих проблем взаимоотношений с ЕС. Чтобы быть равноценным партнером, нам еще очень многое нужно сделать внутри своей собственной страны. Мы не стремимся к полномасштабному и полноформатному вступлению в ЕС, но рассчитываем на то, что расширение ЕС, сколько бы вопросов оно ни вызывало в тактическом плане сегодняшнего дня, все‑таки создаст дополнительные хорошие условия для развития отношений России с Евросоюзом.

Думаю, что стандарты Евросоюза в области прав человека будут распространяться на новых членов, и это для нас тоже важно с точки зрения равенства прав русскоязычного населения в странах Прибалтики. Восточноевропейские страны – традиционные экономические партнеры России. Мы рассчитываем на то, что многие схемы, наработанные за десятилетия, удастся сохранить, и они будут распространены на весь Евросоюз. Мы в конечном итоге рассчитываем выйти на особый уровень отношений с Евросоюзом, на создание единого экономического и гуманитарного пространства в Европе без, повторяю, формального полноформатного вступления России в Европейское сообщество. За этим историческим горизонтом другие поколения будут решать, как выстраивать отношения в Европе и в мире.

Вопрос: Возможно ли провести параллель между уже сложившимися отношениями с ЕС и подписанием Киотского протокола? Другими словами, намерена ли Россия действовать отдельно, не принимая договора?

В.Путин: Мы ведем переговоры по этому вопросу. Мы подписали Киотский протокол, но пока его не ратифицировали. Мы считаем, что пока не все озабоченности Российской Федерации учтены. Это касается так называемых стоков, это касается учета наших лесов, которые играют важнейшую роль с точки зрения поглощения выбросов на планете. Есть и другие вопросы технического характера, которые мы считаем нужным дополнительно согласовать. У нас есть специалисты, которые считают, что даже полное вступление Киотского протокола в силу не приведет к существенному улучшению климата на планете, не даст того эффекта, на который кто‑то рассчитывает. Но я лично считаю, что даже если это так, то все‑таки ратификация и вступление в силу Киотского протокола – это движение в правильном направлении для человечества в целом. Но мы должны еще все взвесить с точки зрения национальных интересов Российской Федерации.

Вопрос: Вы благоприятно относитесь к закупке 40 процентов акций компанией «Эксон» у ЮКОСа?

В.Путин: Насколько мне известно, эта сделка не состоялась. Она обсуждается.

Вопрос: Но Вы благоприятно к ней относитесь?

В.Путин: Вы знаете, как мы отнеслись к покупке «Бритиш Петролеум» 50 процентов другой нашей крупнейшей компании. Мы за то, чтобы иностранный капитал входил в российскую экономику. «Эксон Мобил» работает у нас на Дальнем Востоке, на Сахалине, инвестирует огромные деньги. Это уважаемая компания, и мы будем поддерживать ее деятельность.

Что касается покупки части компании ЮКОС, то это прежде всего корпоративное дело, но, конечно, это – возможная очень крупная сделка. И думаю, что будет правильно, если будут проведены предварительные консультации с Правительством Российской Федерации. Только что у нас состоялась встреча в рамках Давосского форума в Москве, до этого энергетический саммит в Петербурге «Россия – США». И представители международного бизнеса, в том числе американского, с сожалением отметили, что, по их мнению, допустили ошибку, что в своих корпоративных планах предусмотрели такое инвестирование в экономику России, которое, по их оценке, на сегодняшний день считается недостаточным. Это очень хороший знак, говорит о хороших настроениях в бизнес-сообществе.

Посмотрим, как будут развиваться события. Но мы будем делать все для того, чтобы создавать в России наилучшие условия для применения капитала, рабочей силы, для использования и концентрации здесь полезной информации. Мы прекрасно понимаем, что это один из генеральных путей, на которых нас может ждать успех по достижению и реализации тех задач, которые мы перед собой ставим в сфере экономики. Если мое интервью «Нью-Йорк Таймс» будет способствовать решению этой задачи, я буду очень рад.

Я хочу поблагодарить Вас за эту обстоятельную беседу и за интерес к проблемам России.