Президент России — официальный сайт

Выступления и стенограммы   /

В.Путин: Добрый день, уважаемые дамы и господа!

Это наша четвертая встреча, и мне кажется, сложилась очень неплохая практика вашего знакомства с Россией, хотя вы и без того ее неплохо знаете. Но все‑таки организация мероприятий подобного рода не может не идти на пользу.

За последние годы я лишний раз убедился, что дисциплина в средствах массовой информации и Европы, и Северной Америки весьма высокая. Внешних результатов от наших встреч в публикациях я не вижу, но уверен, что знакомство с Россией помогает вам лично лучше понять нашу страну. И поскольку вы специализируетесь на России, в любом случае, мне кажется, это на пользу. И мы будем рады, если это знакомство и это понимание России вы будете транслировать своим зрителям, своим читателям, с тем чтобы избавляться от стереотипов, которые еще сильны среди ваших сограждан, граждан западных стран. И мы в России их ощущаем. Конечно, для того чтобы уйти от этих штампов прошлого, потребуется немало времени. Но вот эта работа, которая организуется уже четвертый год, она не может не пойти на пользу.

В этом году вы занимались проблемой межконфессиональных отношений в России. Это одна из ключевых проблем в России. Она была всегда и не исчезала ни с течением десятилетий, ни столетий. Россия – многоконфессиональная страна. И ее самочувствие – и экономическое, и социально-политическое – в значительной степени зависят от того, как мы выстроим отношения между разными вероисповеданиями.

Вместе с тем Россия складывалась как межконфессиональная страна с первых шагов своего существования. И, если вы обратили внимание, у нас и православие, и российский ислам, и даже иудаизм имеют много общих черт. На протяжении веков они сосуществовали в известной гармонии и развивались во взаимодействии друг с другом. И грамотное решение этих проблем, межконфессиональное взаимодействие не только может пойти на пользу, но и будет способствовать укреплению страны и ее стабильности. А в случае каких‑либо ошибок это может принять неблагоприятные и извращенные формы, иметь неприятные последствия. На протяжении веков Россия с этими задачами справлялась. Сегодня мы выстроили достаточно комфортные отношения между конфессиями. У меня есть основания полагать, что так будет и в будущем.

И, естественно, вас интересовали вопросы, связанные с предстоящими политическими событиями в нашей стране: выборами в Государственную Думу, выборами Президента России в марте следующего года. Знаю, что у вас были встречи практически по всем этим вопросам и в регионах России, и в Москве. У нас есть счастливая возможность сегодня обменяться мнениями. С удовольствием выслушаю не только ваши вопросы, но и ваши мнения, суждения, оценки сегодняшнего состояния России и позволю себе высказать свой собственный взгляд на происходящие события.

Б.Кендал (корреспондент телекомпании «Би-Би-Си»): Владимир Владимирович, очень приятно с Вами встретиться в Сочи!

От имени всех моих коллег выражаю благодарность, что Вы нашли сегодня время для встречи с нами, поскольку здесь все интересуются Россией, и нам крайне интересно узнать Ваше мнение по многим вопросам.

Хочу начать с вопроса, который как для журналиста и для тех, кто следит за Россией здесь и за границей, это вопрос, который много обсуждают, – назначение Вами нового премьер-министра. Хотела бы спросить, почему именно сейчас? Не было бы более демократичным подождать до тех пор, пока выскажут свое мнение российские граждане демократического общества, подождать до этого, вместо того, чтобы назначать раньше? Почему именно Виктор Зубков? Какие качества дали Вам основание назначить его? И может ли он стать кандидатом в Президенты как Вы сами восемь лет назад? Может быть, пост премьер-министра дает хорошие возможности для участия в гонке, или, может быть, Вы знаете, что премьер-министр в России – признак преемственности в этот предвыборный период?

В.Путин: Что касается момента назначения нового премьера, то это ничего общего не имеет ни с демократией, ни с антидемократией. Это ничего общего не имеет с волеизъявлением граждан, если под демократией понимать именно волеизъявление. Демократия неотделима от закона и соблюдения закона всеми гражданами и должностными лицами. То, что сделано мною по смене Правительства, находится в полном соответствии с действующим законодательством. То есть – нет никаких нарушений.

Это решение носит в значительной степени технический характер. Если вы помните, перед прежними выборами Президента в 2004 году все было точно также. Скажу вам почему: был возможен сценарий, при котором смены Правительства не было бы до выборов Президента и до сложения Правительством своих полномочий после выборов Президента и приведения его к присяге в мае 2008 года. И мне бы хотелось, чтобы события развивались именно по этому сценарию. Но, к сожалению, члены Правительства, как и все, – люди. Они, как я увидел, сбавили рабочие обороты, начали подумывать о том, как будет складываться их личная судьба после выборов. А я бы хотел, чтобы и Правительство в Москве, и региональные власти, и федеральные органы на территориях Российской Федерации, как швейцарские часы молотили бы не переставая вплоть до выборов, и сразу после выборов, между мартом и маем 2008 года. Нужно, чтобы это был работоспособный, отлаженный, хорошо функционирующий механизм, без всяких сбоев и ожиданий, без всяких передышек и отдыха.

Поэтому я посчитал правильным сделать это сейчас с тем, чтобы расставить административные и кадровые акценты, с тем, чтобы показать тем людям, которые имеют шансы остаться в Правительстве, министерствах, ведомствах, работать и после выборов в парламенте и после президентских выборов, конечно, при условии, что они осознают свою ответственность, и что будут трудиться с полной отдачей сил. И, наоборот, те, кто тоже готов сменить свою работу, готов уйти в другие ведомства или вообще заняться другим видом деятельности вне министерств и ведомств, – лучше это сделать сегодня, провести необходимые перестановки и создать дееспособную команду.

Я не подталкивал к этому премьер-министра: он сам принял это решение. Потому что он тоже человек ответственный. Он прекрасно видел настроение, которое складывается, и, собственно говоря, сам пришел ко мне с этим предложением. Я с ним согласился, потому что наблюдал то же самое. Мы сделали то, что вы знаете. Я принял прошение об отставке и сегодня уже назначил Виктора Зубкова. За него проголосовали 382 депутата Государственной Думы. Это много. Не голосовала только фракция КПРФ.

И вторая часть вопроса: почему именно Виктор Зубков? Это человек с большим жизненным и большим профессиональным опытом. Он в принципе настоящий профессионал, действующий администратор, с хорошим характером, и в то же время с большим производственным опытом. Вы уже знаете его биографию. Он более десяти лет проработал в сельском хозяйстве, начинал с низовых должностей. Еще в советское время ему удалось поднять один из самых плохих коллективов – совхоз, который умирал. Он сделал его лучшим в Советском Союзе. Не за весь период, а на определенное время. Когда это произошло, его послали работать в объединение совхозов, тоже худшее. А он снова сделал его лучшим. Он практически не занимался идеологической работой, а всегда занимался производственной. Он был руководителем не просто отдела обкома КПСС в Ленинграде – он был руководителем отраслевого обкома по сельскому хозяйству. Это производственная работа, потому что КПСС был в значительной части просто частью государственного аппарата. Потом он был первым заместителем председателя областного совета, это тоже хозяйственная работа. А потом работал в мэрии Петербурга. Затем был заместителем Министра по налогам и сборам. И здесь начинается совершенно другая его ипостась, он начинает заниматься финансами, причем на общереспубликанском уровне. Затем стал первым заместителем министра финансов России. В этой аудитории не нужно объяснять, какова квалификация людей, которые работают в Министерстве финансов любой страны. А команда Алексея Кудрина, судя по результатам экономической деятельности, можно сказать, что эта команда была высокопрофессиональная на протяжении последних семи лет. И Виктор Зубков – один из членов этой команды. Именно ему было поручено в силу его личных качеств (он человек исключительно порядочный) создать новую структуру – Росфинмониторинг, или другими словами – финансовую разведку. И здесь он тоже проявил себя с самой лучшей стороны. В его ведомстве и у него в руках огромный массив информации финансового характера. Это, прежде всего, аналитическая служба, которая собирает сведения и финансовых структур, и правительственных организаций – огромный массив информации. Ни разу, хочу это подчеркнуть, Виктор Зубков не воспользовался этой информацией в неблаговидных целях. А в предпринимательских кругах России многократно говорили о такой опасности, когда мы приняли решение создать эту организацию. Люди боялись, что в условиях современной России такая концентрация конфиденциальной информации в одном органе может негативно влиять на бизнес, – этого не произошло. За все годы работы в ведомстве Виктора Зубкова не было выявлено ни одного случая коррупции. И в то же время эта служба работала эффективно, по ее материалам за последние годы возбуждены уголовные дела в отношении нескольких тысяч человек, в отношении 521 человека вынесены обвинительные приговоры судов. Это количество, сопоставимое за тот же период времени с количеством лиц, привлеченных к уголовной ответственности и осужденных судами в ведущих европейских странах. В США за этот же период времени в два раза больше осуждено, в европейских странах – в среднем 500 с лишним человек.

Все это вместе взятое и послужило основой для принятия решения. Считаю, что в этот достаточно ответственный для России период предвыборной ситуации нам нужен, востребован на этом месте именно такой человек – высокий профессионал, человек порядочный, уравновешенный и, если хотите, мудрый.

Теперь, может ли Виктор Зубков принять участие в президентских выборах 2008 года. Может – так же как каждый гражданин России. Естественно, он не рядовой гражданин России – с сегодняшнего дня он не просто глава Росфинмониторинга, а Председатель Правительства Российской Федерации. Он отвечал на этот вопрос журналистам вчера или позавчера. Он прямо сказал – мне кажется, сказал правильно: перед тем как переходить на вышестоящую должность, всегда в своей жизни доказывал сам себе и тем людям, с которыми я работаю, что я добиваюсь положительных результатов, прежде всего на том месте, на котором я работаю сегодня. И если результаты моей деятельности на должности Председателя Правительства России будут меня удовлетворять, удовлетворять граждан страны, то не исключаю для себя возможности баллотироваться на пост Президента России в марте 2008 года. Он не сказал: «Я буду баллотироваться» – он не исключает такой возможности. Думаю, что это взвешенный, спокойный ответ.

Действительно, сейчас трудно сказать – ему надо еще поработать в достаточно сложный предвыборный период, пройти период выборов в Государственную Думу. Там видно будет. Если вы обратили внимание, год-полтора назад мы говорили, что у нас такое голое поле и не из кого выбрать, неизвестно, кто будет. Сейчас называют как минимум человек пять, которые реально могут претендовать на то, чтобы быть избранными Президентом России в марте 2008 года. Если появится еще один реальный кандидат – значит, у народа России будет возможность выбирать из большего количества человек. И, кроме того, на результаты президентских выборов так или иначе косвенно будут влиять и результаты выборов в Государственную Думу в декабре этого года. А этим выборам будет предшествовать острая политическая полемика и партийная борьба. Чем она завершится, посмотрим. Там дальше будет видно, что произойдет в марте.

А.Коэн (эксперт по России фонда «Наследие»): В последние недели на международных финансовых рынках происходит полоса нестабильности. Российские рынки все больше и больше включаются в международные экономические процессы. И то, что происходит в мире, влияет на них все больше и больше. На российский рынок зашли иностранные инвесторы, портфельные инвесторы. Как Вы думаете, то, что сейчас происходит, каким образом это может повлиять на российские финансовые рынки и может ли повлиять плохо?

В.Путин: Конечно, Вы уже сказали, и я с Вами полностью согласен, российская экономика все больше и больше становится частью мировой экономики. И все позитивные и негативные стороны этого процесса характерны для российской экономики. Они ей присущи, и мы уже чувствуем на себе не только позитивное влияние происходящих на мировых рынках событий, но и негативные тоже. И когда рынок ипотеки в США качнулся, это, безусловно, отразилось и на нас. Мы сразу фиксируем на рынках на следующий день, а то и в этот день влияние таких событий.

Что можно от этого ждать, и есть ли у нас опасения? Больших опасений нет, и скажу почему. Потому что если мы вспомним печальные события 1998 года и посмотрим, что тогда происходило с экономикой России, в каком она была состоянии, и если мы посмотрим на экономику России сегодня, то увидим, что это совершенно разные экономики. Тогда российская экономика была слаба и в высшей степени уязвима. У нас был огромный государственный долг. Мы сидели на долговой «игле» мирового банка. Мы еще больше, чем сегодня, зависели от нефти и газа. У нас были минимальные золотовалютные резервы. Мы не могли в тот период времени, даже если бы хотели, проводить ту либеральную экономическую политику, которую мы можем позволить себе сегодня. И мы были очень далеки от того, чтобы не только заявить, что наша национальная валюта является свободно конвертируемой, но еще дальше от того, чтобы это сделать.

Что мы видим сегодня? Сегодня соотношение внешнего долга России и золотовалютных резервов – лучшее в Европе. И само наличие этих золотовалютных резервов, конечно, является известным гарантом нашей стабильности. За это время мы последовательно снижали инфляцию. Как вы знаете, она еще достаточно высока. Но если посмотреть, что было в 1999 и 2000 году, точно цифры не помню, – было за 40 процентов. Сейчас, думаю, восемь с небольшим, может быть. Тоже много, конечно. Но это не 40 процентов. Это позволило нам значительным образом расширить объем российской экономики. ВВП страны растет ежегодно на 8 процентов. Сейчас уже 7,7 процента. Это тоже элемент стабильности. Мы перешли к полной конвертируемости рубля. И такие успешные, казалось бы, в экономическом смысле страны, как, допустим, Китай, – с чем мы поздравляем наших китайских друзей – у них действительно ошеломляющие успехи, но они пока не перешли к свободной конвертации своей валюты. А мы это сделали. Мы сняли все ограничения по движению капитала. И более того, у Центрального банка еще были какие‑то сомнения, они оставляли определенные инструменты по резервированию и так далее, но после консультаций пришли к выводу, что эти ограничения можно снять досрочно. Мы это сделали в прошлом году.

Как показала практика, это в общем положительно отразилось на экономике России. Мы сразу констатировали огромный приток: в прошлом году это был 41 миллиард долларов, в первой половине этого года – 70 миллиардов долларов чистого притока. После известных событий на североамериканском рынке мы увидели небольшой отток спекулятивного капитала – в районе девяти миллиардов долларов. Это нормальное регулирование, в этом ничего особенного нет. Потом этот отток остановился, и сейчас опять приток. Все это плюс принятие ряда других законодательных решений, на мой взгляд, создали весьма стабильные условия для развития российской экономики. Цены на нефть растут. При этом если мы рассмотрим эти 7,7 процента роста ВВП, то увидим, что доля перерабатывающих отраслей экономики значительно увеличилась по сравнению с прошлыми годами. И это тоже говорит о том, что нам удается решить одну из главных задач российской экономики – диверсифицировать ее. Это тоже элемент и признак стабильности. Все это вместе дает нам полное основание считать, что, несмотря на известную зависимость от происходящих на мировых рынках событий, нам все‑таки удастся сохранить стабильность и обеспечить развитие.

П.Дуткевич: Владимир Владимирович, сейчас Россия говорит о демократии как о суверенной демократии. Очень интересная концепция, она еще себя не исчерпала и имеет, по‑моему, довольно важное значение в международных отношениях между Россией и другими странами.

Хотел бы спросить Вас: как Вы думаете, какая будет демократия следующего Президента?

В.Путин: Суверенная демократия, на мой взгляд, это спорный термин. Это все‑таки небольшое смешение. Суверенитет – это нечто такое, что говорит о качестве наших взаимоотношений с внешним миром, а демократия – это наше внутреннее состояние, внутреннее содержание нашего общества. Но в современном мире и в точных науках, и в гуманитарных многие вещи находятся как бы на грани, на стыке различных областей и сфер. Определенная логика у тех, кто утверждает, что такой термин возможен и его можно взять на вооружение, тоже есть. Поэтому я стараюсь, если Вы заметили, не вмешиваться в эту дискуссию. Не считаю, что она наносит какой‑то ущерб. Наоборот, хорошо, когда люди об этом думают, т. е. думают о том, как обеспечить наши национальные интересы вовне, создав эффективное, очень чувствительное к происходящим в мире событиям и комфортное для наших собственных граждан общество. Мне кажется, поиск подобных концепций полезен. Поэтому я не вмешиваюсь и не занимаю какую‑то однозначную позицию, потому что сама дискуссия мне нравится.

Если совсем откровенно говорить, не так уж много сегодня в мире стран, которые имеют удовольствие и счастье заявить, что они являются суверенными, их можно по пальцам пересчитать. Это Китай, Индия, Россия и еще несколько стран. Все остальные находятся в определенной и очень существенной зависимости либо друг от друга, либо от лидеров блока. Это не очень приятно, но это мое глубокое убеждение, и это правда.

Я знаю, что, к сожалению, в некоторых восточноевропейских странах, так там не то что кандидатуру министра обороны, там кандидатуры и более мелких чиновников согласовывают с послом США. Хорошо это или нет? Я думаю, что не очень хорошо ни для этих стран, ни для самих США, потому что рано или поздно это все равно вызовет такую изжогу, которую вызывало доминирование Советского Союза в этих странах. Понимаете? Это сегодня может нравиться, а завтра это может привести к проблемам. Даже старая Европа вынуждена учитывать в своей политике интересы блока НАТО. Вы же знаете, как решения принимаются? Вам не нужно, наверное, говорить об этом?

Поэтому суверенитет – это очень дорогая вещь и на сегодняшний день, можно сказать, эксклюзивная. Но Россия – такая страна, которая не может существовать без защиты своего суверенитета. Она будет либо независимой и суверенной, либо скорее всего ее вообще не будет.

Но при этом мы стремились и будем стремиться создать комфортное для наших граждан общество, имеющее перспективы развития, общество, в котором не какие‑то непонятные, аморфные государственные интересы, а инициатива граждан раскрепощена, общество, в котором интересы индивидуума, конкретного человека будут поставлены во главу политики государства.

Мы будем и дальше стремиться к тому, чтобы граждане имели возможность не только выражать свое мнение, но и к тому, чтобы выражение этого мнения влияло на политику государства, чтобы сами граждане могли на нее влиять. Естественно, эти инструменты, они специфичны, это не новгородское вече, нельзя всем собраться на Красной площади и громко кричать. Но мы будем стремиться именно к созданию такого общества.

Конечно, мы видим и попытки использовать демократическую лексику для того, чтобы повлиять на нашу внутреннюю и внешнюю политику. Кстати, мне кажется, что это вредно, неправильно. Это просто подрывает доверие к самим институтам и принципам демократии.

Но ничего с этими попытками не поделаешь. Мы будем вести дискуссию со своими партнерами, они, надеюсь, тоже когда‑нибудь поймут, что если им что‑то нужно от России, то нужно говорить по существу, субстантивно, а не пытаться на нас надавить. Такие попытки бесперспективны. Если нужно решить проблему Косова – давайте говорить о Косове, если нужно говорить о ядерной проблеме Ирана – давайте говорить об иранской ядерной проблеме, а не о демократии в России. Из этого ничего хорошего не выйдет. А если действительно есть озабоченность по поводу происходящих в России событий, давайте говорить прямо об этом, не ставя перед собой на самом деле другие, не связанные с этой проблематикой цели. Я считаю, что сама дискуссия по себе небесполезная, интересная.

Вы спросили, что будет с развитием демократии дальше при следующем Президенте? У нас перед страной стоит несколько задач, одна из них – это, конечно, развитие многопартийной системы. Нам это нужно самим. Вы знаете, я много думаю над тем, как должна строиться жизнь России после 2008 года и дальше, и я не вижу никакого другого стабилизирующего страну инструмента, кроме как демократия и многопартийная система. Мы не можем строить будущее России, связывая судьбу многомиллионной страны с одним человеком либо с группой лиц. А по‑другому нам ничего не выстроить, если у нас не будет реальной, эффективно функционирующей многопартийной системы, гражданского общества, которое будет защищать и общество, и государство от каких‑либо ошибок, от неправильных действий со стороны власть имущих. У нас другого пути нет. И ничего своего, как у нас в России говорят, совсем уж квасного такого, квасной доморощенной демократии мы придумывать не будем. Но дорога эта непростая, она требует времени, она требует определенных предпосылок и условий. Нам нужно, чтобы наши экономические преобразования привели к росту среднего класса, который является в значительной степени носителем этой идеологии. Это требует времени. За один день это сделать невозможно. Нам нужно, чтобы у людей возникла реальная собственность, чтобы они могли ее получать честным образом.

Вы знаете, я вчера-позавчера ездил по регионам страны, общался с людьми. Один из вопросов, которым я занимался, был вопрос программы, которая называется «Доступное жилье». Я встречался с людьми, которые являются застройщиками, строят для себя дома. Причем это как работники бюджетной сферы, так и мелкие предприниматели. Дома приличные не только для России, но и для Америки, и для Европы, не дворцы, конечно, как в Москве на Рублевке. Вы знаете, они уже другие люди. Это настолько очевидно. У них появляется собственность, они взяли кредит, они должны его отдать. Они думают о том, сколько у них в бюджете останется на то, чтобы решать другие задачи, когда они будут возвращать кредит. Они думают о том, как бы заработать еще, причем заработать легально, законными средствами. Это не какие‑то жулики, олигархи, это обычные люди. Вот это и есть средний класс.

Когда я с ними разговаривал – и с мужчинами, и с женщинами – я ощутил, что вот эти люди и будут, и есть носители этой идеологии. Они сейчас уже заинтересованы в том, чтобы в обществе были развиты эти институты. Они будут заинтересованы в стабильности общества, основанного не на сильной руке, а на здравом смысле и законе.

Т.де МОНБРИАЛЬ: Господин Президент!

Вы будете первым лидером в российской истории, который является очень сильным, но при этом умеет делить власть и отказывается изменить Конституцию. Конечно, это является свидетельством того, что Вы демократ. Но кто бы ни стал следующим Президентом, в какой‑то степени ему придется сосуществовать с Вами, так как Вы сказали, что Вы не хотите уходить на покой, на пенсию.

Вопрос такой: Вы говорили о многопартийной системе (ее еще не существует, потребуется время, чтобы ее сформировать), как Вам представляется, Вы сможете после того, как покинете свой нынешний пост, помочь развитию демократии, не ослабляя позиции Вашего последователя? Иными словами, не окажется ли так, что по определению следующий Президент будет слабым?

В.Путин: Я не заинтересован в том, чтобы Президент России был слабым. Я этого не хочу. Я хочу, чтобы у нас Президент был не просто самодостаточным, а чтобы он был таким человеком, который эффективно исполнял бы свои обязанности и взятые перед народом обязательства. Естественно, я надеюсь на то, что и здоровье мне позволит, и желание у меня есть, – это будет фактор, с которым будущий Президент, видимо, должен будет считаться. И само собой разумеется, что нужно будет договориться о том, как нам функционировать. Но в любом случае я сделаю все, что от меня зависит, чтобы обеспечить и его самостоятельность, и его эффективность. Я ведь работал все эти годы для того, чтобы Россия была сильной. Россия не может быть сильной при слабой власти Президента. Я не собираюсь своими собственными руками сводить к нулю все, что было сделано за последние годы.

Э.К.Д’Анкос: Владимир Владимирович, позвольте мне вернуться к вопросу будущего российской демократии. Мы очень счастливы, потому что мы попали в Москву в момент, когда все так интересно, бурно: и предвыборная атмосфера, и смена Правительства, все наши встречи с политиками и политологами были связаны с этим. Мы слышали мнения многих из них. Во‑первых, они немножко удивлены сменой Правительства, они считают, что парламент тут ни при чем. Что для французов очень смешно, потому что во Франции всегда президент назначает премьер-министра. Наш предыдущий премьер-министр не был членом парламента, парламент о нем даже ничего не знал. Так что в нашей системе это совсем обычно.

Нам намекали, что мы должны интересоваться не только президентскими выборами, но и парламентскими, потому что, именно глядя на них, можно увидеть, как и что будет «Единая Россия» решать, кому помогать.

Я хочу узнать Ваше мнение насчет самой подходящей формы демократии, потому что демократия существует в разных формах. Она может быть парламентской республикой. Покойный Анатолий Собчак мечтал, что Россия когда‑то будет парламентской республикой. Демократия может быть при президентской форме, как во Франции. И это тоже демократия. Как Вы считаете, с Вашим опытом восьмилетнего управления этой страной какая для России самая подходящая форма демократии и как ее быстрее достичь?

В.Путин: В среднесрочной исторической перспективе Россия будет нуждаться в сильной президентской власти. Другого я себе не могу представить. Я уже говорил о том, что нам нужно укреплять и развивать многопартийную систему. Ну какая может быть парламентская республика при отсутствии нормальных политических партий? Это будет хаос. Даже в условиях развитой, сложившейся многопартийной системы мы видим сбои. Скажем, в такой европейской стране, как Федеративная Республика. Стоило там только от социал-демократической партии отделиться одной группе, которая создала свою собственную партию, и сразу пошел сбой, причем системного характера. Хорошо, Шрёдер порядочный человек, он взял и уступил место. А если бы нет? Что бы тогда было? Тогда до сих пор, может быть, там кризис был? Вон как в Бельгии – месяцами не могут сформировать правительство. А Россия – огромная страна. Она по территории колоссальная, самая большая в мире.

Вот вы только что занимались проблемами межконфессиональных отношений. Столько этносов у нас проживает, людей с таким разным укладом! Мы с вами, по‑моему, в прошлый раз говорили о том, что на Кавказе происходит. Посмотрите, Республика Дагестан. Там десятки наций и национальностей проживают, все говорят на разных языках и друг друга не понимают, потому что родные языки совершенно разные. Русский является языком межнационального общения естественным образом. Там четыре титульные нации, испокон веков заведено: если президент – представитель одной этнической группы, премьер-министр обязательно должен быть другой, а председатель парламента – третьей. Не дай Бог нарушить этот баланс – взрыв внутренний происходит. Россия – сложная страна, поэтому сегодня, особенно в отсутствии устоявшейся, развитой многопартийной системы, никакой другой формы демократического правления, демократического, я хочу подчеркнуть, кроме сильной президентской власти, быть не может.

Вы вспомнили Анатолия Александровича Собчака, и я действительно очень дорожу тем временем, когда работал с ним вместе, для меня это был большой опыт. Тогда, в начале 90-х, основная власть в городе практически была в руках городского собрания. Так вот мы думали, что внедрим принципы парламентской демократии сразу на городском уровне, а это все‑таки пятимиллионный город, сопоставим с такой европейской страной, как Финляндия, в Финляндии тоже 5 миллионов человек. Повторяю, практически вся полнота власти была в руках Законодательного Собрания, и Законодательное Собрание должно было назначать в том числе министров городского правительства. Вы знаете, это превратилось просто в ужас без конца. Мы полгода не могли назначить министров в городское правительство. Уже все городское хозяйство начало приходить в упадок. Потом депутаты сами испугались, что у нас все развалится скоро, люди на улицу выйдут. И тогда они сами приняли решение о том, чтобы избрать мэра, а по функциям он очень похож в общегосударственном масштабе на президента, и передать ему основные полномочия. Потому что в отсутствие этой реальной многопартийности за каждым депутатом встают какие‑то коммерческие структуры, какие‑то группы по политическим интересам. Без внутренней дисциплины и без объединяющей этих людей идеологии, а это ведет к хаосу. Поэтому в ближайшее время, в ближайшее десятилетие, я думаю, это было бы крайне опасно. Но это не значит, что это ущербная демократия. В той же Франции, как Вы только сейчас сказали, сильная президентская власть, и страна функционирует. И не только там. А что, власть Президента США совсем слабая, что ли? А, скажем, во Франции, насколько я помню, там даже нет ограничения по количеству сроков избрания президента на эту высокую должность. У нас есть. Поэтому я здесь никакого ущерба для принципов демократии не вижу, но президентская власть пока в России необходима.

О.Москателли: Здравствуйте!

Я хотела Вас спросить по поводу моратория на смертную казнь.

Вы знаете, что через десять дней, по‑моему, будет представлен текст резолюции о смертной казни, и Европа очень хотела, чтобы и Россия к ней присоединилась.

Я хотела бы узнать, есть ли такая возможность? И вообще, какое Ваше мнение о данной инициативе?

В.Путин: Что касается моего отношения к смертной казни, то я уже об этом неоднократно высказывался.

Если Вы хотите помочь Коммунистической партии Российской Федерации перед выборами в Государственную Думу, то Вы на верном пути, задавая мне такие вопросы, потому что моя позиция не пользуется популярностью у подавляющего большинства граждан России. Подавляющее большинство граждан России – за возвращение смертной казни. И, конечно, на этом будут спекулировать наши политические противники. А Вы им помогаете, задавая мне такие вопросы.

Я считаю, что смертная казнь бессмысленна и контрпродуктивна. Бессмысленность смертной казни доказана тысячелетней историей человечества и современной цивилизации. Я уже этот пример приводил. За карманные кражи в Древнем Риме приговаривали к смертной казни публично на площадях. И при проведении этих публичных смертных казней совершалось наибольшее количество карманных краж, потому что люди собирались большой толпой, и карманники орудовали вовсю. Само по себе ужесточение наказания вплоть до смертной казни не является панацеей, не является самым эффективным инструментом в борьбе с преступностью. И юристы меня поймут, они знают, самое эффективное оружие борьбы с преступностью – это неотвратимость наказания (это всем хорошо известно), а не его жестокость. Это во‑первых.

Во‑вторых, я глубоко убежден, что, применяя смертную казнь в отношении своих граждан, даже преступников, государство воспитывает других своих граждан в жестокости и порождает вновь и вновь жестокость со стороны граждан в отношении друг друга и в отношении самого государства. И это тоже вредно и контрпродуктивно. Для того чтобы эффективно бороться с преступностью, нужна взвешенная, эффективная экономическая политика, эффективная социальная политика, грамотная и современная цивилизованная работа пенитенциарной системы, всех правоохранительных органов. Вот это сделать трудно, труднее, чем ввести смертную казнь. Но я считаю, что мы не должны идти по этой популистской тропке, да у нас, по‑честному говоря, и нет такой сегодня необходимости. Россия чувствует себя уверенно, она находится в стадии экономического роста и политической стабильности.

М.Биньон: Господин Президент, прокомментируйте коротко роль «Единой России» в формировании будущего России, то есть в том, кто будет Вашим преемником. Большая часть западных аналитиков рассматривает Вас и Вашу команду как руководителей, освоивших искусство финансовой стабильности. Сейчас страна переходит к стадии развития промышленности. Вы создали значительные инструменты для развития промышленности: инвестиционные фонды, венчурные фонды и так далее. Как, откуда Вы планируете получить деньги на промышленное развитие? Как в ближайшие годы Вам представляется использование Стабилизационного фонда? Какая доля этого фонда будет использована на развитие страны, а какая будет инвестироваться из этого фонда за границу? Предполагаете ли Вы инвестировать в иностранные акции или в государственные ценные бумаги иностранных государств?

В.Путин: Если Вы обратили внимание, мы в последние годы достаточно жестко проводили весьма либеральный курс, направленный на сдерживание роста денежной массы и на борьбу с инфляцией. Конечно, с экспертной точки зрения, наверное, предпочтительнее было бы проводить еще более жесткую финансово-экономическую политику. Вот это и есть, на мой взгляд, искусство политики – чтобы определить границы возможного и необходимого. Мы достаточно долго сдерживали возможности использования нефтегазовых доходов для внутреннего развития и, насколько было возможно, старались под давлением, в том числе левой оппозиции, сдерживать государственные расходы. Не могу сказать, что это нам удалось в полной мере. Это правда. Но все‑таки эта политика проводилась целенаправленно, взвешенно, и она достигала своей цели.

По мере роста объема российской экономики – около 7 процентов ежегодно – мы на экспертном уровне пришли к выводу о том, что у нас есть возможность без того, чтобы наносить серьезный ущерб макроэкономическим показателям, часть этих средств инвестировать в развитие прежде всего инфраструктуры.

Вы сказали о том, что мы приступили к развитию промышленности, создав институты развития. Но я считаю, что реальный сектор экономики мы должны развивать прежде всего не за счет институтов развития, а за счет создания необходимых макроэкономических условий. Скажем, если мы понизим инфляцию, то у нас будут более доступные кредиты, а это важнейший фактор в развитии экономики, причем не только по линии государственного инвестирования. Тогда это приведет к оживлению всей экономики: начиная от малого бизнеса и заканчивая крупными инвестиционными проектами внутри страны.

Поэтому вектор на обеспечение здоровой и взвешенной макроэкономической политики будет продолжен. Надеюсь, что этот вектор будет продолжен и дальше правительством Зубкова.

В этой связи мы обращаем внимание на то, как ведут себя и многие другие наши партнеры как на Востоке, так и на Западе. И с большим вниманием мы смотрим на то, что делают наши китайские партнеры. Сдерживая инфляцию, они, правда, используют своеобразные методы, которые возможно использовать в рамках достаточно строгой жесткой политической системы, директивным образом ограничивают даже возможности банков по выдаче кредитов. Я сейчас не буду говорить, хорошо это или нет, рыночно, не рыночно, но результата они добиваются хорошего и как раз рыночного. Мы видим, как ведут себя наши коллеги в Европе, в Северной Америке, и мы будем стараться, чтобы главным условием развития страны, хочу это подчеркнуть, главным условием развития страны были не институты развития, не фонды и не банки, а макроэкономическая стабильность.

Но, повторяю еще раз, на экспертном уровне наши эксперты, не я лично, а именно эксперты: наши финансисты, экономисты – молодые прогрессивные люди, – они посчитали, что можно часть средств все‑таки без особого ущерба для макроэкономических показателей использовать на институты развития. Это не просто государственные инвестиции, эффективность которых, может быть, не так уж и велика, в мире это доказано, а это государственные ресурсы, которые должны будут внушить большее доверие и придать больше мужества частным инвесторам. И мне бы хотелось, чтобы это были не просто государственные инвестиции, а чтобы эти инвестиции были в рамках так называемого частногосударственного партнерства, чтобы все эти инвестиции были упакованы в рыночные одежды и функционировали в рыночной среде. Но, к сожалению, с точки зрения инфраструктуры, печально об этом говорить, Россия – запущенная страна. И дороги, и аэропорты, и порты, и энергоснабжение и так далее – это все, к сожалению, очень существенные и мощные ограничители экономического роста. Те, кто занимается этой проблематикой, знают, а я это чувствую, знаете, на работе каждый день, я знаю, что была бы железная дорога в таком‑то направлении проложена, там бы сразу нефть начали добывать, газ, руду, золото, платину. Нет дороги – нет добычи. Была бы дорога в хорошей рекреационной зоне, и она бы ускоренно развивалась. Я просто знаю некоторые проекты – они не реализуются, не строят гостиниц, не строят бассейнов и так далее, потому что туда не доехать, хотя места прекрасные. Поэтому государство, конечно, должно взять на себя эту функцию. Наш бизнес пока не в состоянии этого сделать – и инфраструктуру на себя взять, и сами объекты. В рамках частногосударственного партнерства, мне кажется, мы можем добиться успеха. Часть этих денег мы будем направлять именно на эти цели. Какая это будет часть, будет зависеть от складывающейся в стране макроэкономической ситуации. Мы будем ограничивать направление и объем этих ресурсов, если увидим, что наши действия наносят ущерб макроэкономической политике.

Часть этих денег, часть нефтегазовых доходов будет направляться на стимулирование накопительной части пенсий по старости. Мы приняли решение, что государство к каждому добровольно направленному на рост своих пенсий рублю граждан будет добавлять еще один рубль, с тем чтобы стимулировать накопительную часть пенсии и с тем чтобы у нас накопительная система пенсионного обеспечения со временем стала бы основной. В этом мы видим одно из основных направлений повышения пенсий в будущем для России.

Куда и как мы будем вкладывать средства Стабилизационного фонда? До сих пор мы вкладывали довольно осторожно, аккуратно, в основном в ценные бумаги. Мы не собираемся, во всяком случае пока, переходить к таким рискованным вложениям, которыми являются вложения в акции даже устойчивых предприятий.

В этой связи, конечно, для меня очень странным было принятие в Соединенных Штатах закона об иностранных инвестициях. Я на встрече с Президентом Бушем на АТЭС говорил об этом. Не только приняли закон об иностранных инвестициях – еще создали совет по иностранным инвестициям. В этот совет включили директора ЦРУ, директора ФБР и еще кого‑то. Я ему сказал: «Знаешь, я сам работал долго в КГБ в свое время и хорошо знаю: через несколько лет работы в спецслужбе некоторые домой приходят и начинают под кроватью шпионов искать. Происходит такая профессиональная деформация, сдвиг в сознании происходит. Спецслужбы и так имеют все шансы и возможности доносить нужную, как они считают, информацию до руководящих кругов, до главы государства, до Президента. Но нет необходимости, на мой взгляд, включать их в чисто экономические структуры, потому что у них одна задача: «хватать и не пущать». Они при решении вопросов экономического характера не самые удачные советчики. И в любом случае кто мешает им информировать главу государства по тем или другим проблемам, в том числе инвестиционного характера? Зачем же их сажать прямо в орган, который принимает экономические решения? Я бы так не сделал. Я считаю, что это ни к чему. Это сигнал не очень хороший, на мой взгляд.

Теперь в Западной Европе собираются создавать нечто похожее. Ну что нам делать? Мы тоже создадим тогда. Вместо того чтобы поддерживать идеи свободного рынка и открытой либеральной экономики, мы все перейдем к изоляционизму. Зачем? Если есть какие‑то опасения, что Россия будет инвестировать государственные средства, то это не так. Я сейчас подхожу к ответу на Ваш вопрос. Мы не собираемся вкладывать средства Инвестиционного фонда ни в какие иностранные предприятия. А наши вложения портфельного характера в ценные бумаги, казначейские обязательства и так далее идут только на пользу западной экономике, являются фактором стабилизирующего характера для западной экономики. Мы считаем, что это тоже наш российский вклад в стабильность мировой экономики. А опасения, согласно которым мы, используя централизованные фонды в виде Стабилизационного фонда, будем проникать в святая святых американской либо европейской экономики, лишены всяких оснований.

Д.Стил: Я хочу спросить Вас об Ираке, если Вы позволите. Президент Буш только что объявил о выводе нескольких тысяч военнослужащих из Ирака до конца года. Но тем не менее присутствие американцев остается достаточно крупным и останется до его ухода. Демократы в сенате также говорят об уходе из Ирака. Даже такой ведущий кандидат, как сенатор Хиллари Клинтон, говорит о том, что американские войска должны остаться в Ираке на неопределенный срок. Кроме того, есть мнение иракского народа в соответствии с недавним опросом общественного мнения, проведенным Эй-би-си, Би-би-си и Эн-эйч-кэй. В результате этого опроса стало ясно, что большинство иракцев хочет, чтобы американцы ушли практически сразу, незамедлительно. Иракцы считают, что это повысит уровень стабильности.

Как Вы оцениваете эту ситуацию? Считаете ли Вы, что скорейший и полный уход американских войск из Ирака сделает иракский регион более стабильным или менее стабильным? Как Вы считаете? Спасибо.

В.Путин: Я считаю и исхожу из того, что военные операции в Ираке со стороны Соединенных Штатов не ставили перед собой цель оккупации этой страны. Вы знаете наше отношение, оно всегда было негативным, отрицательным. Мы считали, что это ошибочное решение. Но при всем при этом мы не исходим и никогда не исходили из того, что целью действий Соединенных Штатов является оккупация Ирака и получение удовольствия от этого факта. Видимо, ставятся какие‑то другие цели. Я до конца не очень понимаю, честно говоря, какие, так как то, что говорится официально, не очень понятно. Допустим, решить проблему демократизации страны. Уж какая там демократизация? Чего бы кто ни говорил про это, разве в условиях военных действий можно провести полноценные выборы?

Я помню, когда были события в Чечне. Все здесь присутствующие, наверное, повторяли один и тот же тезис: нельзя проводить выборы в условиях военных действий. А в Афганистане, оказывается, можно. Там до сих пор, по‑моему, еще не подсчитали как следует голоса. В Ираке можно. Эти цели с помощью военных действий достигнуты быть не могут. Видимо, есть какие‑то другие цели, которые мне неизвестны. Но в любом случае когда‑то надо уходить. Вопрос: когда? Как Вы спросили меня: быстро или все‑таки нужно подождать? Это вопрос не ко мне. Нас нет в Ираке. Это вопрос все‑таки к Соединенным Штатам.

Но я считаю, что здесь вопрос не в сроках, то есть не в скорости ухода, а вопрос в достижении условий, при которых это можно было бы сделать. Я согласен с Президентом Бушем в том, что уходить можно и нужно тогда, когда само иракское руководство, само иракское государство будет в состоянии обеспечивать внутреннюю безопасность.

Но в чем мы с ним расходимся? Я считаю, что лучше все‑таки обозначить какой‑то срок ухода, потому что до тех пор, пока не будет ясно, что американские войска из Ирака уйдут в такое‑то время, – не будет внутренних побудительных мотивов у того же иракского руководства должным образом заниматься организацией своей армии и службы безопасности. А зачем это делать, когда все и так держится на американских штыках? Им и так хорошо. А вот если они узнают, что к такому‑то числу американцы уйдут, тогда они будут стараться. Это, на мой взгляд, было бы сильным побудительным мотивом к эффективным действиям внутри самого Ирака. Самым худшим сценарием развития событий был бы раздел Ирака на три части: на курдскую, на шиитскую и суннитскую, потому что это было бы не окончанием иракской проблемы. Это было бы началом новых проблем: и иракской, и курдской, и турецкой, и иранской, и связанной с арабским миром, имея в виду суннитскую часть. Поэтому нужно стремиться к консолидации Ирака и к повышению его дееспособности. Я назвал бы срок ухода.

А.Рар: Владимир Владимирович, я буду медленно Вам задавать вопрос, чтобы Вы смогли бы тоже поесть.

В.Путин: Я на это даже не рассчитывал, поэтому можете меня не щадить.

А.Рар: Во‑первых, спасибо, что Вы нас терпите уже четвертый раз так долго, для нас это большое удовольствие. Но немцев как‑то здесь, в России, меньше начали любить, да?

По опросу общественного мнения, мы всегда находились на втором месте после Белоруссии, сейчас нас опередили китайцы. По опросам общественного мнения левадовского центра, Китай на втором месте, а мы, по‑моему, на четвертом или пятом. На последнем – эстонцы. Но ситуация складывается, видимо, такая, что Европа (я свое личное мнение высказываю) Вас как‑то не приняла. Мы помним Вашу речь в рейхстаге, помним, как закончили в Берлине «холодную войну», мы помним инициативы, которые шли от Вас, и мы помним тоже последнюю встречу в Лахти, где Вы оправдывались за то, что в России происходит, что не всем, естественно, в Европе понравилось.

Мой вопрос к Вам. Если в будущем вести дальше политику с Европой, как это делать – с Европейским союзом в целом или все‑таки попытаться с отдельными странами вести отдельные экономические контакты? В том числе и с Германией, надеюсь. Или у Вас уже есть планы более крупной и более существенной интеграции в Азию? Спасибо.

В.Путин: Россия – страна своеобразная, часть ее территории находится в Азии, а значительная часть находится в Европе. В основе русской культуры лежат прежде всего христианские ценности. В этом смысле Россия – европейская страна. Но у нас 15 миллионов мусульман живут в стране, и значительная часть территории находится в Азии, и интересы в Азии тоже есть. У нас с Китайской Народной Республикой тысячи километров общей границы. Азиатские рынки, Вы знаете, развиваются быстро, энергично и эффективно, там сосредотачивается все больше технологий, а не только производство дешевого ширпотреба. Поэтому мы, конечно, будем развивать отношения с Азией, само собой разумеется. Но мы не будем упускать и европейский вектор нашего взаимодействия. Евросоюз – самый крупный наш торгово-экономический партнер. Более 50 процентов товарооборота России приходится на Евросоюз. Нам бы очень хотелось, чтобы мы имели дело с независимым Евросоюзом, который прежде всего в диалоге с нами защищает свои собственные интересы. Я рекомендую подумать над суверенной демократией. Тезис небезынтересный для Евросоюза и отдельных европейских государств.

Что касается того, приняли нас, не приняли… Вы знаете, есть – я ведь с этого начал – определенные стереотипы, есть определенный тормозной путь из прошлого, есть какая‑то несколько глуповатая, на мой взгляд, атлантическая солидарность там, где, в общем‑то, и ни к чему ее выставлять на первый план, когда речь идет о чисто прагматических вещах или проектах, в которых сама Европа заинтересована. Я не знал о тех исследованиях, о которых Вы сказали, но я, мне кажется, знаю, почему происходит такой сдвиг в общественном сознании России. Потому что в России подавляющее большинство граждан часто видит, что позиция европейских стран или Евросоюза не является искренней. Смотрите, этот пресловутый проект Северозападного газопровода. Всем понятно, и в Европе любому гражданину должно быть понятно: это рыночное решение, выгодное нашим потребителям, никого не задевающее, оно же никого не обижает, ни у кого ничего не отнимает. Мы что, отнимаем у кого‑нибудь что‑нибудь? Нет. Мы кого‑нибудь ущемляем этим решением? Нет. Мы сокращаем куда‑то подачу наших энергоресурсов? Нет.

Нам все время говорили о том, что нужно диверсифицировать потоки, транспорт нужно развивать. Мы вкладываем миллиарды в решение именно этой задачи. Полная обструкция. Что это такое? Это политиканство какое‑то. Конечно, после этого, после того как мы все это увидели, мы начали строить трубопроводную систему к Тихому океану, нефтяную трубу огромную. Уже тысячу с лишним километров прошли. Сейчас и газовую построим. Две построим.

Все говорят об интересах Польши. А как мы ущемляем интересы Польши? Мы провели через ее территорию огромную газопроводную систему, платим за транзит деньги. Это подняло значение Польши как участника общеевропейской энергетической политики. Почему обязательно все трубопроводные системы должны быть проложены по территории Польши? Мы же сами говорим о том, что нужно диверсифицировать риски. Почему так? Никто не может объяснить.

А что касается отношений с нашими соседями по поводу цены на энергоносители… Я же говорил, с этим даже никто не спорит: на протяжении 15 лет мы дотируем бывшие республики Советского Союза в размере, в частности, для Украины от 3 до 5 млрд долларов ежегодно. Но кто это еще будет делать?

Если на Западе хотят поддержать «оранжевые» движения, тогда заплатите за них. Или вы хотите поддержать их таким образом, чтобы заставить нас заплатить? Что, за идиотов нас принимаете, что ли? Это настолько очевидная вещь, что любой рядовой гражданин видит: это неискренняя позиция.

Или давайте возьмем вопрос о демократии. Вот мы встречаемся с нашими коллегами. У нас действительно очень добрые личные отношения. И мне на пресс-конференции говорят: мы выступаем за свободу выражения своего мнения, за свободу демонстраций и так далее. А за два дня перед этим в Гамбурге разогнали огромную демонстрацию, которая произошла в связи с превентивными действиями полиции, превентивными. Никто еще на улицу не вышел, а по домам уже начали арестовывать возможных участников. Спровоцировали достаточно бурные выступления.

Это что, искренняя позиция? Если вы от нас требуете и считаете, что у нас нужно всем и каждому разрешить бить витрины на улицах или проводить демонстрации вне рамок действующего законодательства, тогда у себя тоже это допустите. Вы же у себя этого не допускаете? Посмотрите, как жестко действует полиция в Париже, в Берлине, в других европейских столицах! Мы же все это видим. Значит, вам можно наводить порядок и добиваться того, чтобы все исполняли законы, а нам нельзя? Наши граждане это видят. Это же очевидная вещь. Можно было бы и потоньше как‑то действовать. Поэтому вот и переоценка такая произошла.

Но я не считаю, что это какая‑то трагедия, что это необратимо. Я совершенно другого мнения. Я считаю, что и мы в России, и вы в Европе, в Штатах должны набраться терпения и искать не проблему во взаимоотношениях друг с другом, а искать позитив. И нужно делать все для роста доверия друг другу. Не нужно менторского тона. Нужны просто доброжелательный взгляд друг на друга, поддержка друг друга. И рост взаимозависимости будет, мне кажется, укреплять взаимное доверие. А по мере роста доверия будут укрепляться и отношения друг с другом.

Вот обратите внимание, что происходит в России сейчас в отношении немецких военных захоронений. Ведь никогда такого раньше не было, чтобы в России и ветераны, и молодые люди осуществляли поиск не только останков советских солдат, погибших на территории России в годы Второй мировой войны, но и немецких солдат, и совместно осуществляли их перезахоронение. Это очень серьезный сигнал, который говорит о переоценке прежних искаженных ценностей и даже, может быть, естественных обид. Приходит прагматичное отношение друг к другу, доброжелательное, я надеюсь. Приходит то, что ляжет в основу нашего долгосрочного сотрудничества.

Я.Чарногурский: Господин Президент, от актуальных вопросов к вопросу, который время от времени возвращается: Россия и ее миссия. В русской политической мысли немало писалось о значении какого‑то вида миссии для русской политики. В ХХ веке это была идея социалистической революции, в XIX – поддержка славян на Балканах, поддержка христиан в Оттоманской империи и другие.

Мой вопрос: видите ли Вы теперь, в начале XXI века, какую‑то идею, которая заслуживает сильной поддержки России и которая перешагнет границы Российской Федерации?

В.Путин: Вы говорите, это идея панславянизма и позднее идея мировой социалистической революции. В первом случае я бы вот к чему вернул нас и о чем бы вспомнил. Базовыми основами существования Российской империи считались самодержавие, народность и православие. Это были три кита, на которых стояла Российская империя. Обращаю Ваше внимание на то, что тогда внешняя политика России была направлена на укрепление внутренних устоев. И поддержка православных народов Европы, она, на мой взгляд, была связана прежде всего с попыткой укрепить одну из этих основ, а именно православие, внутри страны.

Я, знаете, хочу еще вспомнить, наверное, многие из вас знают, а, может быть, кто‑то нет: в прежней системе ценностей Россию можно считать достаточно толерантной страной. Она была вроде как многоконфессиональная и многонациональная, но графы «национальность» в паспорте не было. В паспорте была только графа «религиозная принадлежность, вероисповедание». И если в графе стояло «православный», то в принципе органам государственной власти было абсолютно не важно, кто вы – еврей, татарин, русский, башкир. И в той системе ценностей значительная часть внешней политики была направлена на укрепление внутренних устоев. Потом времена изменились, и Владимир Ильич Ленин-Ульянов как‑то сказал: мне вообще на Россию наплевать, нам важно добиться мировой социалистической революции. Но это была уже, как говорится, другая история. Россию втянули в такую систему ценностей помимо ее воли, потому что народ России вообще этого не ожидал, его просто надули, он ожидал совершенно другого. Он ожидал мира – народам, земли – крестьянам. Помните лозунги коммунистов? Не дали никакой земли, да и мира не возникло. Гражданская война началась. Землю отобрали, фабрики рабочим, как обещали, не дали. Но сформировали достаточно жесткую систему управления с попыткой распространить все эти процессы, которые происходили в России и в некоторых европейских странах, еще шире.

Сегодняшняя Россия не собирается делать ни того, что было в царские времена, ни тем более того, что было в советское время. Я не считаю, что мы должны брать на себя какие‑то миссионерские функции, я думаю, что это было бы вредно для России. Даже где‑то в 15-м году, в 16-м году или еще накануне Первой мировой войны, когда Россия была самой крупной мировой державой или одной из самых крупных, люди прогрессивные, грамотные, уже тогда говорили: не надо лезть на рожон, не надо корчить из себя великую державу, только во вред пойдет. Они говорили, что это вызывает только раздражение, дополнительные атаки и вместо сотрудничества порождает соперничество и так далее. Полностью с этим согласен. Тем более применительно к сегодняшней России. Поэтому я бы очень хотел, чтобы в будущем никакие миссионерские идеи не охватывали ни население, ни тем более руководство страны. Мы должны быть полноценной, уважающей себя и умеющей постоять за свои интересы, но договороспособной страной и удобным партнером для всех участников международного общения.

Пожалуйста.

Ш.Шэн: В России говорят: от добра добра не ищут. Мне кажется, важен не столько Ваш преемник или кандидат в президенты, сколько преемственность Вашего политического курса.

Скажите, пожалуйста, чем будет обеспечена преемственность Вашего политического курса, в частности, преемственность Вашей политики по отношению к Китаю?

Спасибо.

В.Путин: Преемственность курса и внутри страны, в экономической сфере, в области социальной политики и на международной арене будет обеспечена национальными интересами.

У меня есть все основания полагать, что характер наших взаимоотношений с Китаем, с Китайской Народной Республикой, тот уровень отношений, который достигнут за последние годы, поддерживается подавляющим большинством граждан Российской Федерации. Кто бы ни пришел к власти в России, вне зависимости от фамилии будущего Президента и даже вне зависимости от состава Государственной Думы, все люди, которые будут влиять на политику России, вынуждены будут считаться с этими настроениями в обществе.

К.Гэдди: Я хотел бы вернуться к экономике.

Поскольку Вы просили нас не просто задавать вопросы, но и давать оценку Вашей работе в различных областях, а я экономист, хотел бы прежде всего сказать, насколько я удовлетворен, и я думаю, что любой другой экономист в мире был бы доволен проделанной Вами работой. Самое главное для развития экономики – это макроэкономическая стабильность. И я бы даже позволил себе сказать, что независимо от того, кто и что думает за пределами России, никто не может оспорить Ваши достижения в обеспечении макроэкономической стабильности. Эти достижения неоспоримы. И я бы даже сказал, что это лучшее достижение в мире.

Вы начали практически с полного банкротства, особенно что касается отношений с Международным валютным фондом. Практически не было никаких золотовалютных резервов, и никакого Стабилизационного фонда не существовало. Мы знаем, что сейчас у вас больше 400 млрд долларов в иностранной валюте и золотых резервов более 100 миллиардов в Стабилизационном фонде стабилизации. Кроме того, в России сейчас больше денег, чем у всего Международного валютного фонда. Так что, я думаю, все согласятся с тем, что это большое достижение.

Но в известном смысле Вы сейчас заканчиваете этап стабилизации, и перед Вами стоит выбор. Мой коллега господин Купчан назвал некоторые из возможных вариантов, когда он говорил о том, что Вы должны выбирать между внутренними инвестициями, иностранными инвестициями, инвестициями в ценные бумаги. Вы дали очень четкий ответ на это, мне кажется, очень хороший ответ. Но я бы (если я не прав, поправьте меня) сказал, что реальные стратегические варианты действий еще шире, потому что деньги, о которых мы говорим, это деньги, полученные за нефть и газ. А нефть и газ, они лежат в земле. Так что часть вашей проблемы, наверное, в том, что общая стоимость нефти и газа, которые вы производите каждый год, по разумным ценам в последнее время, может быть, 60 долларов за баррель, это полтриллиона долларов каждый год, 500 млрд долларов каждый год. Ну, может быть, 170 миллиардов идет в резерв и Стабилизационный фонд, а остальная часть – реальное потребление нефти и газа. И есть проблема, связанная с управлением финансовыми потоками, получаемыми от продаж. Даже господин Иванов сказал: у нас так много денег, что это головная боль, цены очень высокие, и нужно подумать о стабилизации. Я не знаю, может быть, он шутил или ошибался, но такое впечатление, что это плохо, что у вас так много денег. Один из возможных вариантов решения в долгосрочной перспективе – не расширять добычу нефти и газа. Я просто хотел бы спросить: если подумать над этой проблемой в стратегическом плане, может быть, Вы тоже над этим задумались, Вы и Ваша команда, каким будет будущее России как производителя нефти и газа? Я знаю, что некоторые говорят: почему, зачем нам надо так много добывать, как это мы делаем сейчас? Почему бы не оставить все эти запасы в земле? Цена нефти и газа будет расти, и мы тогда будем еще богаче, если продадим позже. Почему надо продавать сейчас, а не подождать? Так что я хотел бы спросить Вас: как Вы в стратегическом плане рассматриваете этот вопрос с учетом цен на нефть и газ и перспектив добычи? Спасибо.

В.Путин: Вопрос, конечно, не лишен смысла. Разумеется, мы тоже думаем над этим. Для начала дам прямой ответ, что мы будем делать. Мы будем расширять добычу и увеличивать добычу и нефти, и газа. Вот это первое и самое главное. Мы будем это делать, потому что потребности мирового рынка растут, увеличиваются, а этот товар востребован на мировых рынках. Я не считаю, что мы должны бесконечно ждать подорожания, мы знаем периоды в истории мировой экономики, когда, скажем, основным энергоносителем был уголь, а потом его значение резко сократилось. И сейчас идут разработки в сфере возобновляемых источников, сейчас идут разработки водородного топлива, биотоплива и так далее. И чего нам ждать, пока там что‑то дорожает, и спекулировать на этом? Мы всегда вели себя и намерены далее вести себя в этой сфере в высшей степени ответственно. Конечно, мы будем это сопоставлять с нашими возможностями и с нашими интересами, и мы бы хотели, чтобы и потребности мирового рынка, и наши интересы находились в известной гармонии, насколько это возможно. Мы никогда здесь не спекулировали ничем, мы никогда не шантажировали мировой рынок, мы не являемся членами ОПЕК, но мы, конечно, следим за тем, что там происходит. Мы и не можем так влиять на рынок, как страны ОПЕК, потому что при всей болтовне по поводу монополизации энергетики в России Вы как экономист наверняка знаете: в России нет такого уровня монополизации, как в некоторых странах, прежде всего в странах ОПЕК.

У нас есть две нефтяные компании: одна «Роснефть», другая «Газпромнефть», которые занимаются нефтью. Все остальные – частные: полностью акционерный капитал. Очень много иностранных участников этой деятельности: американские компании, китайские, индийские, европейские, полно. «Би-Пи» постоянно прирастает запасами главным образом за счет России ежегодно. 25 процентов прибыли «Би-Пи» примерно сегодня уже за счет работы на российском рынке, за счет добычи здесь, в России. У нас достаточно либеральный, открытый сектор экономики, энергетики.

То же самое касается и газа. Да, у нас существует монополия на транспорт, на трубопроводный транспорт. Она и будет существовать, эта монополия, главным образом потому, что у нас диспаритет цен внутренних и внешних. Но мы приняли для себя решение, вы наверняка об этом знаете, Правительство Российской Федерации выпустило соответствующее постановление: мы будем переходить к так называемой равнодоходности цен по энергоносителям прежде всего по газу внутри страны и на европейских рынках. Это значит, что цена на газ для национальных потребителей будет возрастать.

Мы исходим из того, что эти шаги неизбежно должны привести к нескольким положительным последствиям. Первое – это диверсифицировать первичные источники энергии – уголь, нефть, топочный мазут, газ, гидроэнергетика, атомная энергетика, – сделать их равнодоходными, а значит, подтолкнуть их развитие. И второе, что очень, на наш взгляд, важно: подтолкнуть участников экономической деятельности к внедрению энергосберегающих технологий.

Повторяю, мы не будем специально ничего ограничивать, но мы иными, рыночными способами и средствами будем стимулировать развитие других отраслей, прежде всего перерабатывающей промышленности. Мы это делаем регулярно на протяжении последних лет, прежде всего перераспределяя налоговую нагрузку, создавая институты развития: это Банк развития на базе Внешэкономбанка, это Инвестиционный фонд, это Фонд жилищно-коммунального хозяйства. По сути, это тоже инвестиции в достаточно чувствительную сферу экономики – в строительство.

Мы будем регулировать развитие экономики не с помощью административных мер – увеличить либо сократить добычу, – а с помощью экономических инструментов, рассчитанных на всю экономику страны, а не на отдельные ее сектора.

Давайте мы на эту сторону перейдем. Даме дадим слово. Пожалуйста, прошу Вас.

П.Шооль-Латур: Господин Президент, Россия обладает большим опытом, связанным с Афганистаном, в котором ситуация сейчас, на мой взгляд, сложная.

Есть ли в этом угроза для России? Озабочены ли вы новым развитием военных действий в Афганистане?

В.Путин: Да, озабочены. Стабилизация происходит крайне медленно, и наркоугроза не уменьшается, а нарастает. Угроза дестабилизации на границе между Пакистаном и Афганистаном является пока очень высокой. И это, конечно, нас не может не тревожить. У нас нет визового режима с бывшими республиками Советского Союза. Почти со всеми свободный обмен гражданами, в том числе с Таджикистаном и Узбекистаном границы достаточно прозрачные. Мы прекрасно помним период, когда Северный альянс практически прижался к границам Таджикистана. Если бы он прекратил свое существование, не было бы у западных союзников той опоры, на которую они сделали ставки при проведении военных операций в Афганистане. А так бы произошло, если бы мы не поддерживали Северный альянс. Но нам очень бы не хотелось возвращаться к такой ситуации, когда нам пришлось бы влиять на происходящие в Афганистане события вот такими средствами. Мы хотим укрепления правительства господина Карзая, хотим, чтобы на многострадальной земле Афганистана наступил все‑таки мир. И всячески будем способствовать тому, чтобы в этом смысле и наши западные партнеры были там успешными. К сожалению, до этого пока еще далеко.

К.Давиша: Мы много времени посвятили обсуждению выборов с различными людьми. У нас состоялась замечательная встреча с господином Чуровым – руководителем Центральной избирательной комиссии, он прекрасно знает избирательную систему. Также мы понимаем, сколько времени вы тратите на разработку нового закона, новой партийной системы. В то же время, когда мы разговаривали на этой неделе с руководителями оппозиционных партий, они говорили об определенных ущемлениях в том, что касается региональных выборов, и они озабочены этим. Это ограничивает их возможности в участии на равных условиях в декабрьских выборах. В частности, я говорю об исключении из подсчета голосов СПС – их сняли с избирательного бюллетеня, а также о «Яблоке» в Санкт-Петербурге. Кроме того, коммунисты не имеют достаточного доступа к средствам массовой информации на юге страны и так далее. Хотелось бы спросить: насколько Вы озабочены, скажем, безудержным энтузиазмом региональных элит в их попытках обеспечить слишком большой успех для «Единой России», больший, чем она заслуживает?

В.Путин: Уровень успеха, который заслуживает та или иная политическая сила, определяется избирателями.

Что касается правящих кругов любой страны, они всегда и везде ведут себя одинаково. Так же, как всегда и везде одинаково себя ведут представители оппозиционных движений и партий. Поезжайте в любую из ваших стран и поговорите там с представителями оппозиционных партий или дайте их сюда, я их послушаю. Они мне скажут все то же самое, что сказали представители наших оппозиционных партий вам. Никакой новизны, даже неинтересно слушать.

Что касается СПС, то всем хорошо известно, что одним из формальных и неформальных лидеров СПС является Анатолий Борисович Чубайс. Он является одновременно руководителем одной из наших крупнейших энергетических компаний. И в моей власти оставлять его на этом месте либо отстранить. Как вы понимаете, это системообразующая организация, компания с огромными ресурсами, и не только финансовыми, но и квазиадминистративными возможностями воздействия на людей, потому что она представлена в каждой деревне, в каждом городе, в каждом населенном пункте. Она в состоянии оказывать не только моральную, административную, но и финансовую поддержку. Надеюсь, что они это делают в рамках действующего законодательства. Хотелось бы верить в это. Но, по сути, это скрытая поддержка со стороны государства вот этой «правой силы», как ее называют, «Союза правых сил».

Что касается «Яблока» и их возможностей, то это связано прежде всего с предпочтениями людей, с сегодняшними взглядами на пути развития страны, с доверием населения. Видимо, наблюдается определенный дефицит доверия со стороны населения к тем тезисам, которые формулируются представителями этих партий.

Я сейчас не хочу вдаваться в детали. Мне бы очень хотелось, чтобы представители всех точек зрения были представлены в будущем парламенте. Он был бы более живой, может быть, в парламенте были бы созданы условия для выработки более взвешенных решений. Но в конечном итоге кто бы и что бы ни говорил, это прежде всего зависит от избирателей.

Что касается коммунистов: они всегда жаловались на то, что им чего‑то недостает. У них были все возможности, скажем, в советские времена, полная монополия на средства массовой информации. Но это им не помогло.

Либеральные демократы во главе с Владимиром Вольфовичем Жириновским жалуются мне на то, например, что мы предоставляем общественную трибуну как раз представителям КПРФ, а его средства массовой информации игнорируют. Явлинский, насколько мне известно, даже и с вами встречаться отказался. С лидерами СПС они вообще не в состоянии договориться ни о чем.

Не надо нашим коллегам перекладывать на нас свои внутренние проблемы. Нужно сосредоточить свое внимание на понимании того, в какой стране мы живем и как сделать те лозунги, которые они выдвигают, более интересными для большинства граждан страны. И тогда они увидят, что результаты их политической деятельности будут поддержаны избирателями.

А что касается законодательства, то я, честно говоря, не считаю, что оно у нас какое‑то особенное. По сути, это калька с очень многих законодательных актов, которые есть в системах избирательного права в европейских странах. Оно, это законодательство, принималось не просто так, по‑домашнему, оно принималось в ходе обстоятельных консультаций на профессиональном уровне с европейскими коллегами: и с Европарламентом, и с Советом Европы. В ходе работы были сделаны многочисленные замечания, которые были учтены нашими законодателями. Я считаю, что оно вполне основательное и отвечает всем принципам демократического процесса избирательной системы.

Н.Злобин: Спасибо, Владимир Владимирович. Я надеюсь, Вам удалось немножко отдохнуть после такой трудной поездки. Спасибо, что проводите с нами столько времени.

Я начну свой вопрос с небольшого предисловия. Действительно, на Западе заметно, что Россия экономически стала гораздо сильнее, заметна политическая стабилизация. Я думаю, что есть понимание того, что Россия проводит более независимую внешнюю политику. Это все действительно заметно. И есть некоторое недоумение и растерянность: что с этой Россией делать сегодня и какую политику в отношении нее строить? Я думаю, что Запад отстает в этом плане, и политика, которую мы зачастую проводим в отношении России, это политика импровизации, без серьезной стратегической продуманности.

Но тем не менее есть вопросы, с которыми мы действительно пытаемся разобраться. Мы расколоты по многим вопросам: и политическое сообщество, и экспертное сообщество. Один из этих вопросов, что бы ни говорили, все‑таки 2008 год. Я хочу к нему вернуться.

Даже в нашей группе, скажу Вам, Владимир Владимирович, есть раскол. Есть люди, которые думают, что Президент Путин уйдет, и это действительно уникальный шанс для демократии в России, потому что уходит человек с колоссальным рейтингом, на взлете, с большим авторитетом, никого такого калибра в России сегодня нет. И этот уход будет большим шагом вперед в развитии российской демократии.

Есть группа людей, которые думают, что Президент Путин не уйдет, в последний момент кремлевские политологи что‑нибудь такое выдумают…

В.Путин: Правы и те, и другие.

Н.Злобин: Я еще не договорил…

В.Путин: А я уже ответил.

Н.Злобин: Да, Путин не уйдет, потому что не может уйти, настолько все построено на одном человеке и связано с Вашими решениями, Вашими обязательствами, доверием к Вам или Вашим доверием, что… Ну сложилась такая ситуация, что называется, «уйти нельзя остаться». А где ставить запятую, никто толком не знает.

Но есть третья группа людей, которая говорит, что на самом деле Кремль и Президент Путин найдут компромисс между двумя крайностями. И этот компромисс будет заключаться в следующем: Вы уйдете формально, но не уйдете реально. Говорят, что будет образована новая ветвь политической власти в России под названием «Владимир Владимирович Путин». Или говорят о том, что Президент Путин вернется или в 2012 году, или даже до 2012 года. И назначение нового премьер-министра многие даже в нашей группе расценили как подготовку к осуществлению такого рода сценария, потому что Вы назначили человека, мягко говоря, немолодого. Не пользующегося в России огромной популярностью или известностью – давайте говорить прямо.

Это подготовка именно к третьему сценарию? Тем более в своем комментарии позавчера Вы сказали о том, что нам всем надо подумать над тем, как изменить систему и структуру власти и управления в государстве в преддверии выборов и после выборов. И тут мы все озадачились. Вы не можете нас просветить на эту тему?

В.Путин: Могу. Когда я говорил о том, чтобы стабилизировать или изменить систему власти, я имел в виду просто структуру Правительства. Не более того. Мы создали такую систему управления на уровне Правительства, при которой тоже взяли кальку с некоторых государств, где министерства являются методическим центром, а ряд других структур занимаются либо субстантивной работой, либо контрольными функциями. В течение последних трех с лишним лет стало ясно, что это для нашей действительности неэффективная модель. Те люди, которые выступали за либерализм в сфере управления, как только стали министрами, начали таскать к себе руководителей этих агентств и других ведомств и давать им указания. Понимаете? И это продолжается на протяжении трех с половиной лет. Это наши самые либеральные министры. Я ему говорю: «Слушай, что ты делаешь‑то? Ты же был такой…» – «Ну да, но так не получается». Не получается, значит, чего дурака валять, тогда нужно выстроить так, как получается. Я имел в виду только это. Первое.

Второе. Я сказал, что правы и те, кто говорит, что я уйду, и другие, кто говорит, что останусь. Потому что я принял твердое решение – давно, с самого начала: любой человек, который находится у власти, не должен менять структуру власти под себя.

Меня самого беспокоит, что сегодня многое зависит в России только от одного человека. И я хочу расширить эту площадку. Но когда я сказал, что правы и те, и другие, это значит, что я не собираюсь исчезать вообще куда‑то. Я не собираюсь эмигрировать на постоянное место жительства в другую страну. Я люблю свою страну, я русский.

Я, по‑моему, рассказывал, что в ста с небольшим километрах от Москвы есть деревня, где мои предки жили с тысяча шестьсот «лохматого» года, и все эти столетия, из поколение в поколение, ходили в одну и ту же церковь. Это по архивным, по церковным документам выяснили. Это меня потрясло, я этого не знал.

И, знаете, я ощущаю свою связь со страной. Я остро переживаю любые проблемы, связанные с рядовым гражданином, я говорю это совершенно искренне. Я все время думаю об этом: как отразятся те или иные наши действия на жизни конкретного человека? Я никогда не забываю, что был жителем коммунальной квартиры в Ленинграде.

И поэтому с учетом того, что я никуда не собираюсь, конечно, я буду здесь присутствовать. Я пока точно для себя не решил, чем буду заниматься. Но чем бы я ни занимался, я понимаю, что влияние какое‑то будет. Это объективные вещи. Я не собираюсь им спекулировать, этим влиянием, гипертрофировать его значение, но оно будет. Еще это будет зависеть от того, чем я непосредственно займусь – либо чисто политической работой, либо еще какой‑то…

Есть такое устойчивое выражение, испокон веков оно переходит из поколения в поколение: победа не за теми, за кем сила, а за теми, за кем правда. Это что такое? Это говорит о том, что в нашем обществе всегда сила морального влияния на общество была выше, чем должностное положение или портфель того или другого человека. В этом, кстати, в значительной степени и феномен успеха диссидентского движения в России. Эти люди были честными по отношению к стране и гражданам, и граждане это чувствовали. Поэтому – да, наверное… Не наверное, а точно совершенно: влияние будет. Но, повторяю еще раз, я не собираюсь его использовать для дестабилизации или ослабления действующей власти. Моя цель заключается в том, чтобы власть в России была стабильной. И у меня есть все основания полагать, что так оно и будет.

Б.Ло: Спасибо, господин Президент, за возможность задать вопрос.

Вы только что завершили первый свой визит в Австралию. И в ходе этого визита заключили рамочное соглашение по урану. Когда вы планируете перейти от этого рамочного соглашения к конкретному соглашению по импорту австралийского урана в Россию? И в каких количествах это предусмотрено?

И еще. Этот визит был также и частью общеазиатского визита. Вы участвовали в саммите АТЭС, заключили крупное военно-техническое соглашение с Индонезией. Как Вам представлялась роль России в АТЭС? Как Вы представляете в более широком смысле роль России в Азиатско-Тихоокеанском регионе?

В.Путин: Первый вопрос по поводу сделки по урану.

Я надеюсь, что не очень Вас обижу, если скажу, что я не знаю, когда и в каких объемах будет поставляться уран в Россию. Для нас это абсолютно неполитический вопрос и не военно-стратегический. Это абсолютно коммерческий вопрос.

Что касается военно-стратегических аспектов ядерной программы России, то обращаю Ваше внимание на следующие обстоятельства. Я в Австралии об этом говорил, хочу повторить. Для того чтобы создать современный боевой ядерный заряд, нужно примерно 20–25 килограммов урана. Мы продаем США ежегодно 30 тонн обогащенного урана. Понимаете? 20 килограммов нужно для атомной бомбы, а мы 30 тонн продаем каждый год. И в целом готовы продать где‑то тонн 500. Я не буду называть количество обогащенного боевого урана, который находится в нашем распоряжении. Оно запредельно. Поэтому нам уран из Австралии нужен исключительно для мирных целей, и это бизнес-решение. Купить уран можно не только в Австралии, поставщиков много. В том числе и рядом с нами, в Казахстане, можно покупать… Можно даже в России разрабатывать. Эта информация носит закрытый характер, но у нас есть уже фактически подтвержденные большие запасы урана. Вопрос только в инфраструктуре. Нужно строить железные дороги, подъездные пути, это дорого. Но если нам потребуется для военных целей, мы, конечно, построим и дорогу, все сделаем. Самолетами будем возить, вертолетами, если потребуется. Но такой потребности у нас нет.

Поэтому это вопрос исключительно коммерческий, вопрос господина Кириенко. Я даже не знаю, сколько он собирается покупать, в какие сроки. Он занимается и пусть трудится себе на здоровье.

Что касается Азиатско-Тихоокеанского региона в целом и нашей роли в нем, то она видится мне многовекторной. Во‑первых, мы на политическом уровне сотрудничаем со многими странами: и с Китаем, и с Индией. Это наши многолетние и очень надежные партнеры в различных направлениях. У нас непростые отношения с Японией, и мы всячески стремимся к тому, чтобы решить все проблемы прошлого. Я думаю, что у японского руководства нет теперь в этом никаких сомнений. Вопрос только в том, чтобы найти такой вариант развития наших отношений, который был бы приемлем как для японского народа, так и для российского, не унижал бы никого и закрыл бы все проблемы.

Другие страны: Индонезия, в которой я был с визитом, и Австралия, и малые страны – каждая из них представляет для нас интерес и как объект инвестирования, и как партнер в сфере высоких технологий, и потенциальный инвестор в нашу экономику. Прежде всего, конечно, с точки зрения развития потенциала Восточной Сибири и Дальнего Востока. У нас, к сожалению, там не очень благоприятная ситуация – в этих регионах происходит депопуляция, а возможности там колоссальные. И огромные запасы природных ресурсов. В одной Якутии, по‑моему, мы насчитали на 5 трлн долларов только того, что знаем: и нефть, и газ, и золото, и алмазы – чего там только нет, вся таблица Менделеева. Но мы бы хотели развивать инфраструктуру, создавать новые рабочие места, развивать новую экономику на инновационных принципах. Там такие возможности, повторяю, есть.

Что касается военного сотрудничества, то это не ключевое направление нашего взаимодействия со странами региона, хотя опять же с экономической точки зрения это важная составляющая. Мы в Китай продаем вооружения, счет идет на миллиарды. Конечно, это не только для китайцев хорошо. Это для нашей оборонной промышленности хорошо. Во всем мире идет борьба за рынки, это конкуренция. Сейчас мы – вы видели это – перешли к кредитованию этих сделок: предоставили Индонезии кредит в размере 1 млрд долларов США как раз на закупки вооружений. Мы там, по сути, ничего и не проталкивали. Индонезийцы захотели купить, они кредитоспособны: добывают и нефть, и газ. Это неплохо развивающаяся экономика. В целом у них ежегодный рост за последние, по‑моему, пять лет – 6,5%. Это не имеет ничего общего с политикой Советского Союза, когда на идеологической основе поставлялось вооружение и давались безвозвратные кредиты. Это рыночные решения. И мы не видим, что наши поставки, скажем, в Индонезию создают какие‑то проблемы для региона, дестабилизируют ситуацию.

Давайте не будем забывать, что Индонезия – самая крупная мусульманская страна. И индонезийскому руководству приходится многое делать для того, чтобы сдерживать радикализм, бороться с террором. Давайте вспомним ужасные террористические акты на Бали, в других местах в Индонезии. И я полагаю, что наше сотрудничество с индонезийским руководством, с Индонезией в целом – это вклад в том числе и в общее дело борьбы с терроризмом.

С.Хакамада: Я хотел бы спросить о следующем. В последнее время Россия сильно поменяла государственный курс. Позавчера господин Сергей Иванов тоже подчеркнул: мы не хотим остаться страной экспорта сырья. Это большое изменение курса, я так думаю.

В связи с этим вопрос. По какому принципу Вы меняете внешний курс или отношения с другими странами, например, с Японией, Китаем или Индией? Господину Иванову после беседы я сказал: «В последнее время я чувствую, что Россия, иначе говоря, снова «нашла» Японию». Иванов полностью с этим согласился.

В.Путин: Эти изменения в значительный степени носят только внешний характер. На самом деле и Советский Союз давно стремился к нормальным, полноценным отношениям с Японией. Ну давайте вспомним пресловутую декларацию 1956 года. Это же не мы, не Россия подписывала в 56-м году декларацию между Японией и Советским Союзом. Это Советский Союз подписывал. И уже тогда были выработаны принципы, на которых можно было бы заключить мирный договор. Это лучшее подтверждение того, что желание возникло не вчера.

Но в последнее время, конечно, это стремление к полной нормализации усилилось, потому что мы хотим иметь полноценные отношения со всеми нашими партнерами, в том числе в Азии. Япония – одна из крупнейших экономик мира, вы лучше меня знаете, как идет развитие, особенно в высокотехнологичных областях. Мне представляется, что за последнее время мы действительно сделали серьезные шаги на пути сотрудничества, и не только по островам, где либерализован доступ японских граждан, – на Дальнем Востоке в целом идет работа. В глобальной экономике мы осуществляем все больше и больше общих проектов. Если взять «Тойоту», «Ниссан», «Мицубиси» – они все строят крупные предприятия в России, это многомиллионные инвестиции. Конечно, это порождает взаимозависимость, мы видим, что наши японские партнеры заинтересованы в стабильном развитии российской экономики и российской политической системы. Миллионы вложены. И это мы расцениваем как знак доверия к России.

Мы очень этим дорожим, но нам бы хотелось, чтобы все проблемы были сняты, как я уже многократно говорил. Это непростой вопрос, я сейчас не хочу дискутировать, можно постоянно обмениваться аргументами, и никогда не будет этому конца. Но сейчас мы видим со стороны наших японских друзей реальное желание искать эти компромиссы. Мы тоже будем это делать.

Мы знаем потребности Японии в энергетике, и на последней встрече Ваш премьер-министр отметил, что японские компании заинтересованы и в совместной работе в России в сфере энергетики, в том числе и в добыче, и в транспортировке углеводородного сырья.

Я не исключаю, что мы могли бы работать совместно в атомной энергетике. В общем, здесь большие перспективы, и, повторяю, я не вижу здесь какой‑то уж особой новизны. Интенсификация другая, другой накал стремления к полноценному сотрудничеству, но в целом этот вектор на полноценное развитие отношений с Японией можно считать традиционным для российской внешней политики. Уверен, что он будет сохранен. Уверен просто.

Сейчас, я прошу прощения, господин Злобин записку прислал, я не ответил на вторую часть его вопроса. А вторая часть сформулирована так: считаю ли я возможным возвращение к власти в 2012 году. Во‑первых, я еще не ушел никуда. Что Вы так меня подгоняете? Я же сказал, что я уйду, что Вы так? Это первое.

Второе. Вы знаете, 2012 год и плюс еще четыре года – это 2016 будет. Я пока не знаю. Что же загадывать так далеко? Я своей главной целью вижу помощь в создании таких условий для развития страны, чтобы политическая власть была стабильной, чтобы были созданы экономические условия для развития страны, чтобы не менялся этот курс. Ну, конечно, все можно поменять всегда, за несколько месяцев можно все изменить. Но если кто‑то будет это делать, вряд ли эти действия будут пользоваться поддержкой населения.

Я уж не говорю о макроэкономической стабильности и о росте экономики, это мало кого интересует среди граждан. Но вот то, что ежегодно на 10–12 процентов растут реальные доходы населения, это важно для всех.

У нас в прошлом году была большая критика в отношении так называемого лекарственного обеспечения льготных категорий граждан. Откуда возникла критика? Недостает тех лекарств, которые начали поступать. Но раньше их вообще не было, ноль был практически. Понимаете, мы на миллиарды рублей, на миллиарды долларов снабжаем наших льготников этими лекарствами. Их не было раньше никогда.

У нас существенным образом сократилась безработица. Вы помните, в середине 1990-х годов не то что в реальном секторе экономики, в армии зарплату не получали месяцами! Теперь такого нет. Есть какие‑то задержки в коммерческом секторе экономики, но они носят текущий характер. Пенсии растут постоянно. Тоже, конечно, недостаточно, инфляция мешает, но доходы населения реально растут. И в конечном итоге это главное.

Если раньше ипотека была вообще недоступна, сейчас тоже сложно, но все‑таки разработана целая система мер, которая делает эти кредиты доступными для достаточно большой категории граждан. И я в этом убедился сейчас, будучи в регионах страны.

Вы знаете, у нас за последние годы, за все последние пять лет экономика в целом растет на 7 процентов, а строительный сектор – 15 процентов, а в этом году – 32 процента. Ведь это о чем‑то говорит.

А так называемые национальные проекты в области образования, здравоохранения? Вы знаете, все школы России, все абсолютно оснащены компьютерной техникой и все 100 процентов (осталось буквально несколько школ, не подключены, но до конца года все сделаем, 100 процентов) подключены к Интернету.

Я позавчера в школу пришел, сидят учителя, с ними проводится работа по компьютерной грамотности. Женщина, уже немолодая, сидит, я спрашиваю: вам не сложно? Она говорит: вы знаете, возраст подошел, на пенсию надо уходить, а неохота идти, здесь интересно. Дети сидят, изучают чувашский язык в ходе компьютерной игры. Это абсолютно другая система обучения. Каждый учитель создает свой сайт в Интернете. Идет обмен между учителями профессиональной информацией, между школами, между детьми. Мы за последние два года полностью обновили парк автомобилей «скорой помощи» в стране, каждую машину оснастили современным медицинским оборудованием. У нас в разы поднята заработная плата первичного звена здравоохранения – в разы. Я сейчас не буду перечислять другие вещи. Наши действия затронули пока далеко не всех граждан, не все это чувствуют. Но этот вектор является для людей совершенно очевидным. Кто бы ни пришел к власти, кто бы ни был Президентом, он должен будет с этим считаться – с настроениями людей и с их ожиданиями.

Демографический проект. Вы знаете, у нас было много споров – стоит ли тратить эти деньги? У представителей экономического блока Правительства были большие сомнения в этом, а я отношусь к их мнению с большим вниманием и уважением. У меня это тоже породило сомнения, стоит ли нам поощрять женщин в рождении второго ребенка, выдавать так называемый материнский капитал в 250 тысяч рублей? Казалось бы, небольшие деньги за второго ребенка. Но это ведь еще и целая система поощрений: дополнительные деньги по беременности и родам, целая система лекарственного обеспечения, вплоть до витаминов для беременных. Все это бесплатно, действует система сертификатов, стимулирующих деятельность медицинских учреждений.

Я сейчас посмотрел, как в Чувашской Республике это сделано. Женские консультации полностью оснащены компьютерной техникой, любая патология заводится в компьютер и фиксируется в перинатальном центре. Они уже с первых дней постановки женщины на учет, если есть какая‑то патология, ведут ее. Закупили кювезы, технику необходимую. При первой необходимости сразу женщина поступает в перинатальный центр.

Со всем этим невозможно не считаться будущему руководству страны. И на этом основана моя уверенность в том, что преемственность будет. Не 100-процентная. Любой человек будет по‑своему выстраивать работу, но он вынужден будет считаться и с этими ожиданиями населения.

Кстати говоря, вот когда мы говорим о демографии, повторяю, были большие сомнения, сыграют ли эти меры в положительную сторону или нет. У меня были сомнения, потому что поддержка детородного процесса в Европе обеспечивается гораздо большими денежными вливаниями. Но те деньги, которые в Европе платят женщинам за рождение ребенка, оказались на самом деле дешевле, чем те небольшие деньги, которые мы платим в России, – потому что уровень доходов населения меньше. И это действует. Мы наблюдаем устойчивую тенденцию к повышению рождаемости.

А что там будет в 2012 году? Вы знаете, трудно загадывать. Моя задача сохранить этот вектор, чтобы власть была стабильной, самодостаточной и эффективной.

М.Голдман: Ежегодный неудобный вопрос. В своей статье «Записки горного института» в 1999 году Вы писали, что государство имеет право вмешиваться, когда интересы владельцев вступают в конфликт. Вы можете это объяснить?

«Газпром» и «Роснефть» объявили о возможности слияния. А на следующий день опровергли это. Богданчиков вообще сказал, что не было никаких разговоров на эту тему. Там ведь новые сейчас боссы у этих крупнейших компаний.

Им что, теперь позволяется свои личные интересы ставить выше государственных? Сыновьям акции, чтобы подороже стоили, оставлять?

Есть свидетельство того, что в этих компаниях падает производительность труда, что сейчас «Газпром» строит гораздо дороже, имеет больше трубопроводов в других частях мира. Стоит ли здесь что‑то исправлять Вашему преемнику?

В.Путин: Я не знаю ни о каких слухах по поводу слияния двух наших компаний с государственным участием и не считаю, что мы должны создавать какого‑то монстра, который будет доминировать во всей российской экономике и будет, как пылесос, выкачивать все ресурсы, в том числе и банковские.

Если у кого‑то возникают опасения по поводу роста капитализации российских компаний и их влияния на процессы в мировой экономике, то должен сказать, что эти опасения обоснованны. Это влияние будет возрастать, но не за счет слияния российских компаний, а за счет их капитализации естественным образом, за счет повышения их рыночной стоимости по результатам их деятельности, за счет расширения добычи и освоения внешних рынков, за счет оптимизации расходов и доходов. Да, конечно, возникают время от времени вопросы о том, насколько они эффективно работают, насколько обоснованны тарифы и цены при реализации тех или иных проектов, но если здесь есть какой‑то криминал – это дело, конечно, правоохранительных органов. Скажем, «Транснефть» у нас строит трубопровод, у меня тоже возникли вопросы: не слишком ли дорога труба к Тихому океану? Но я же их заставил пойти в обход озера Байкал, это 400 километров от водозаборной зоны. Это не просто так. Это в труднодоступной тайге, в горных условиях, вообще даже технологий нет прохождения трубы в таких районах. Конечно, это удорожает проект. Или «Газпром» строит трубопровод на Севере – это же не на Балканах строить, где кругом инфраструктура, электричество подведено, дороги есть. Там ни дорог нет, ни электричества, каждый гвоздь нужно возить на вертолете. Я не могу дать экспертной оценки стоимости тех или других проектов, но такую оценку мы, конечно, будем проводить.

Я не очень понял, господин Голдман, что Вы имели в виду по поводу каких‑то хозяев. О чем Вы? Или перевод неточный?

М.Голдман: Это касалось того факта, что дети некоторых ваших старших руководителей коммерческих компаний назначаются на удобные должности, в Китае их называет «принцами». В советский период было такое.

Вопрос такой: детей крупных руководителей назначают на хорошие должности в силу их личных качеств или потому что они дети?

В.Путин: Да, я понял. У нас в старые времена была такая шутка, такой анекдот, сейчас я Вам расскажу. Спрашивают у генерала: «Может ли сын генерала стать генералом?» Говорит: «Да, может». – «А может ли сын генерала стать маршалом?» – «Нет, не может». – «Почему?» – «Потому что у маршала есть свои дети».

Но такая логика и такая практика имеют место не только в России, но и в любой стране мира. Мы, конечно, будем делать все для того, чтобы люди назначались на высокие должности, особенно в коммерческих компаниях, исходя из их знаний, личных и деловых качеств. Но исключить, конечно, на 100 процентов, наверное, никто не может.

Э.Качинс: До моего вопроса я хотел бы поднять тост за прекрасное решение Олимпийского комитета проводить зимние Олимпийские игры
в 14-м году здесь, в Сочи. Это огромное достижение Вашего лидерства, это показывает прекрасное развитие России в течение последних лет.

Поздравляю Вас, поздравляю граждан Сочи и поздравляю граждан России! Я надеюсь, что будут очень успешны эти Игры в 14-м году.

В.Путин: Спасибо большое.

Э.Качинс: Сейчас я готов задать вопрос.

Прибыв в среду на Казанский вокзал, первое, что я заметил, было следующее. Это новые рекламные плакаты: «План Путина – победа России». Здесь, в Сочи, на подъезде к этому месту я заметил то же самое: «План Путина», «План Ткачева». Мне интересно знать: а что же такое «План Путина»?

Я хотел задать Вам этот вопрос, но я его не задам. Я понимаю, что эти плакаты были повешены «Единой Россией», и я хочу задать Вам пару вопросов по поводу «Единой России».

Представляете ли Вы себя либо до, либо после окончания срока Ваших президентских полномочий в некоей более формальной, официальной, ведущей роли в партии «Единая Россия»?

И второй вопрос. В феврале 2006 года Владислав Юрьевич Сурков выступил с интересной речью, где он сказал, что задача «Единой России» заключается не в том, чтобы выиграть следующие выборы, а стать правящей партией на предстоящие несколько десятилетий в России по модели либерально-демократической партии Японии, например, или социалистической партии Швеции в 60–70-е годы. Или в Мексике аналогичные прецеденты есть. Разделяете ли Вы это видение господина Суркова в отношении того, что на развитии политической системы России благотворно скажется долгосрочное присутствие «Единой России» в качестве правящей партии в контексте многопартийной системы? Конечно, если Вы к тому же расскажете, что такое «план Путина», никто в этом зале возражать не станет.

В.Путин: Я не думаю, что мне нужно тратить наше время на то, чтобы излагать так называемый план Путина. Этот слоган не я придумал, это действительно придумали в «Единой России». Собственно говоря, речь идет о том, что во всех посланиях Федеральному Собранию на протяжении последних семи лет практически в каждом (во всяком случае, в последних пяти точно) была какая‑то ключевая часть этого Послания, посвященная развитию той или иной сферы жизнедеятельности государства на среднесрочную перспективу. Это экономика, социальная сфера, политика, международная деятельность. Каждый год была какая‑то основная часть. И если все эти основные части выстроить в стройную систему, то это можно считать планом развития страны на среднесрочную перспективу.

Я об этом говорил в своем Послании этого года. Я так и сказал, что если мы посмотрим на все, что было сформулировано в последние годы в посланиях, то увидим, что это и есть план развития страны. Но они в условиях предвыборной борьбы сформулировали это как «план Путина», и нам с вами понятно (здесь же люди, профессионально занимающиеся политикой или политологией), что это предвыборный лозунг. Это пользуется поддержкой населения. Я сейчас говорил Николаю Злобину, отвечая на его вопрос, в известной мере в этом «плане» очень много вопросов социального характера. Позиционирование России как страны, проводящей независимую внешнюю политику, также поддерживается подавляющим большинством населения. Все вместе это дало партии возможность сформулировать это как «план Путина», имея в виду и достаточно высокий рейтинг действующего Президента. Сегодня это так, вчера, может быть, было иначе, завтра, может быть, еще что‑то изменится. Но в ходе предвыборной кампании, с точки зрения людей, которые формулируют эти слоганы, видимо, вполне обоснованно. Я против этого не возражаю. Скажу почему.

Я глубоко убежден, что Россия в высшей степени нуждается в ответственном и дееспособном парламенте. Если бы это не было так на протяжении предыдущих пяти-шести-семи лет, мы бы никогда не смогли принять те базовые законы, которые позволили нам существенным образом изменить к лучшему ситуацию в экономике, социальной сфере и даже в международных делах. Для примера: мы приняли закон о земле. Очень либеральный закон. Такого вообще не было никогда в истории Российского государства. Не было в истории Российского государства так четко сформулированных принципов частной собственности на землю. Это вообще революционный закон.

Мы приняли новый кодекс о труде. Я вот с Берлускони разговаривал, он говорил: я уже четыре года стараюсь – гораздо менее эффективный закон, и то не могу принять: коммунисты не дают. А мы приняли. Более жесткий, рыночный, но социально ответственный закон.

Я уже не говорю про другие законодательные акты. Мы создали реальную базу развития страны, правовую базу. И, конечно, мы очень заинтересованы в том, чтобы парламент был дееспособным. Сделали мы это, конечно, опираясь на ведущую политическую силу в парламенте – на «Единую Россию». Да, можно еще много говорить о том, что у них нет четкого представления об идеологии, что многое размыто. Это правда. Но, работая над тем, чтобы было еще лучше, чем есть, работая над правоцентристской идеологией, укрепляя эти тенденции в самой этой партии, мы должны решать текущие прагматические задачи. И мы, конечно, заинтересованы в том, чтобы партия сохранилась в качестве ведущей силы. И в этом смысле я сейчас не могу сказать, но думаю над тем, как их поддержать, конечно. Хочется, конечно, чтобы у нас парламент был дееспособным. У меня есть разные варианты, я выберу какой‑то один из них, из этих вариантов – менее жесткий, более жесткий, – но, конечно, какая‑то поддержка будет.

Что касается заявлений Суркова по поводу того, что «Единая Россия» должна сохранить свой политический вес на протяжении десятилетий, то обращаю ваше внимание на то, что не я работаю у Суркова, а Сурков у меня работает. Но это говорит о том, что у нас достаточно (это так и есть) либеральные отношения внутри российского руководства – в Администрации, в Правительстве.

Хорошо это для страны или нет, сейчас трудно сказать. Стабильность – хорошо, застой – плохо. Но в любом случае, как бы там дальше ни происходило, я делал и дальше в силу своих возможностей, в зависимости от того, чем мне придется заниматься после марта 2008 года, буду стараться действовать таким образом, чтобы укреплять многопартийную систему.

Если вы обратили внимание, «Справедливую Россию» создал господин Миронов, но я же его поддержал. И мне бы хотелось, чтобы у нас была социал-демократическая составляющая на политической сцене, тоже ответственная. Не осколок из прошлых времен в виде КПРФ, а настоящее ответственное современное левое движение: левая партия с социал-демократическим складом мышления. Я и дальше намерен действовать в этом направлении, даже вне зависимости от того, что, безусловно, поддержу на предстоящих выборах «Единую Россию».

А если «Единая Россия» сможет проводить политику, которая отвечает интересам миллионов людей, тогда она будет поддерживаться основным количеством населения, гражданами России, тогда она сможет сохраниться. А если будет допускать какие‑то ошибки, тогда, думаю, что к этому времени появится другая ответственная сила в виде партии с социал-демократическими взглядами, которая сможет взять на себя ответственность за судьбу страны.